Андрей Рублев - [10]
Андрей и Фома стоят посреди поляны и о чем-то разговаривают. Показывая что-то Фоме, Андрей садится на корточки. Фома садится рядом и смотрит на землю. И вдруг, к изумлению Кирилла, оба ложатся в папоротники и ползут куда-то в сторону.
Сплошные заросли папоротника гигантским лесом окружают Андрея и Фому со всех сторон. Гладкие блестящие стволы, дымный полумрак, солнечный свет медленно опускается, струясь на плоские, смыкающиеся кроны папоротников, закрывающие небо.
— Нравится? — спрашивает Андрей.
— Ничего… — отвечает Фома.
— Да ты посмотри как следует!
Сквозь редеющий папоротник сияет вода. Они подползают к самому берегу лесного озера.
— А что, пошел бы учиться к другому от меня? — вполголоса спрашивает Андрей.
— Так чего ж, если прогоняешь…
— Ну, ладно, ладно, — улыбается Андрей и вдруг становится серьезным. — Смотри, чего это? — Он осторожно раздвигает папоротник.
Пара лебедей. Она приводит себя в порядок, розовым клювом перебирает каждое перышко, выдергивает и бросает на воду слабые. А он самоуверенно смотрит на нее, оплывает вокруг, двигаясь мягкими толчками, а голову держит высоко, ровно, переполненный чувством собственного достоинства.
Тонкая ветка ивы с узкими листьями кланяется, касаясь воды, словно пьет, и от этого по воде расходятся круги.
Кирилл, вытянув шею и продолжая улыбаться, выходит на середину поляны, туда, где только что стояли Андрей и Фома, и внимательно осматривает землю у себя под ногами. Но, очевидно, не находит того, что ищет.
Тогда, воровато оглянувшись, он наклоняется к самой земле и смотрит в гущу папоротника. И опять ничего не находит.
Недоумевая, Кирилл нерешительно становится на колени, затем, осторожно раздвинув папоротник, ложится на землю и ползет, недоуменно оглядываясь по сторонам.
А лебеди скользят по озеру и над омутом, где вода таинственно темнеет, становятся ослепительно белыми. Коснувшись друг друга, они замирают и, изогнув шеи, смотрят в черную глубину омута, и невозможно понять, что они сейчас вспоминают, что чувствуют…
Ветка ивы кланяется, будто пьет, и черные круги разбегаются по сверкающей воде во все стороны.
Андрей и Фома, затаив дыхание, лежат в папоротнике, у самой воды.
Поперек неподвижного озера, мимо оцепеневших, замерших пар, медленно плывет лебедь. Что-то беспокоит его. То ли одиночество, то ли бесконечно однообразные поклоны ивовой ветки к воде и расходящиеся от нее таинственные круги…
— Что это он? — шепчет Фома.
— Вожак, — одним дыханием отвечает Андрей.
— А чего он…
Лебедь вытягивает шею, глядит по сторонам, потом поворачивается и, двинувшись мягким толчком, медленно плывет обратно. Все медленнее, медленнее, пока совсем не останавливается.
Он видел землю с высоты полета своей стаи, в разрывах облаков, и тени облаков, бегущих по полям, желтым и зеленым, и густые леса — темные, и редкие — светлые, с черными подпалинами пожарищ и яркими, как небо, кружками долгожданных озер…
Вожак крутит хвостом и опускает голову под воду.
Андрей переводит взгляд на пару лебедей, очарованно замерших у самого берега. Ветер осторожно сносит их в шелестящую осоку — беззащитных и потерянных.
Ветка ивы касается воды, снова бегут круги, и вдруг вожак бросается в сторону и, ударив по воде крыльями, кричит — требовательно и отчаянно. Стая бросается к нему, лебеди, гогоча, поворачиваются против ветра и, с шумом расплескивая воду, один за другим тяжело поднимаются в воздух.
Еще не поняв, что случилось, Андрей и Фома вскакивают, машут руками, кричат вслед что-то восторженное.
И тут начинается самое страшное.
Вожак, летящий впереди стаи, вдруг переворачивается в воздухе, судорожно взмахивает одним крылом и, теряя перья, падает вниз, ломая тяжелым телом ветви прибрежных деревьев.
Гибель вожака — гибель стаи. Лебеди мечутся над озером, свистя крыльями и испуганно виляя из стороны в сторону.
Лают, захлебываясь, собаки, несутся вдоль берега, прыгая через грязные лужи и поваленные деревья. Трещат сучья, мчатся всадники, как снег, летят по ветру легкие перья. Одна за другой с криком падают белые птицы и бьются в папоротнике с перебитыми крыльями.
Упоительна и азартна охота. Крики, лай, свист…
Распаленные убийством, всадники на всем скаку въезжают в озеро, взмыленные кони приседают в скользкой грязи, и охотники, медленно поднимая напряженные луки, добивают последних мечущихся над водой лебедей.
Над озером с замутненными заводями и помятым камышом ветер несет белый пух. Снова наступает тишина.
На вытоптанной папоротниковой поляне на ковре валяются охотники. В стороне, привязанные к кустам, звенят уздечками оседланные кони. Молодой охотник рукавом вытирает потное лицо, берет из рук слуги ковш, пьет, проливая воду.
— Пора, князь, нечего здесь сидеть, — испуганно говорит ему пожилой боярин, оглядываясь по сторонам.
На опушку один за другим выходят княжеские люди, нагруженные битыми лебедями, и бросают их в кучу. Собаки, высунув языки, часто и шумно дышат, стараясь не смотреть на дичь.
— А молодец Гришка, выследил все-таки! — бросив ковш на траву, весело говорит князь. — Гришка!
Появляется рябой Гришка, улыбающийся, в порванной рубахе.
Книга известного русского кинорежиссера Андрея Кончаловского — это воспоминания человека интереснейшей судьбы. Выросший в семье автора Государственного гимна СССР Сергея Михалкова, познавший и благоволение властей и начальственную немилость, создавший в тоталитарных условиях честные, искренние, опередившие свое время фильмы — такие, как «Первый учитель», «Сибириада», «Романс о влюбленных», «История Аси Клячкиной…», — он нашел в себе смелость пойти против системы, начать свою биографию с нуля в Голивуде, сумел и там снять выдающиеся фильмы, что до него не удавалось ни одному из советских коллег.
Новая книга выдающегося русского кинорежиссера Андрея Кончаловского «Возвышающий обман» следом за первой, «Низкими истинами», рассказывает о жизни автора в России, Европе, Америке, о звездах экрана и сцены, с которыми сводила его судьба, о женщинах, которых любил, о рождении фильмов и спектаклей, не раз вызывавших яростные полемики, о творческой кухне режиссера, живых обстоятельствах создания его прославленных постановок, перипетиях их зрительских и фестивальных судеб. Как и прежде, автор обнаженно откровенен, говоря о драматических обстоятельствах и своей творческой и личной жизни, которые, впрочем, неразделимы, — в них единая страсть, единые духовные ориентиры, единая линия судьбы.
Эта книга является первой в серии публикаций на русском языке литературного наследия Андрея Арсеньевича Тарковского. В ней собраны полные тексты дневников, начатых Тарковским в 1970 году, вплоть до последних записей незадолго до смерти в декабре 1986 года. Тексты, рисунки и фотографии воспроизводятся по документам флорентийского архива, где Международным Институтом имени Андрея Тарковского в Италии собраны все личные материалы Андрея Арсеньевича из Москвы, Рима, Лондона и Парижа.Андрей Андреевич Тарковский.
Перед Вами – сценарий художественного фильма «Сталкер» Андрея Тарковского. Общеизвестно, что сценарий «Сталкера» написан братьями Стругацкими по мотивам их повести «Пикник на обочине». И столь же общеизвестно, что фильм и повесть имеют очень мало общего между собой. Связано это с постоянной корректировкой, которой Андрей Тарковский подвергал сценарий фильма. Борис Стругацкий: «Всего получилось не то семь, не то восемь, не то даже девять вариантов. Последний мы написали в приступе совершеннейшего отчаяния, после того как Тарковский решительно и окончательно заявил: «Все.
Перед Вами – сценарий художественного фильма «Сталкер» Андрея Тарковского. Общеизвестно, что сценарий «Сталкера» написан братьями Стругацкими по мотивам их повести «Пикник на обочине». И столь же общеизвестно, что фильм и повесть имеют очень мало общего между собой. Связано это с постоянной корректировкой, которой Андрей Тарковский подвергал сценарий фильма.Борис Стругацкий: «Всего получилось не то семь, не то восемь, не то даже девять вариантов. Последний мы написали в приступе совершеннейшего отчаяния, после того как Тарковский решительно и окончательно заявил: „Все.
В сборник вошли сценарии и сценарные замыслы писателя и кинодраматурга Фридриха Горенштейна, известного по работе над фильмами «Раба любви», «Солярис», «Седьмая пуля» и др. Сценарии «Рабы любви», «Дома с башенкой» и «Тамерлана» публикуются впервые. За исключением «Рабы любви», все сценарии остаются нереализованными.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.