Андрей Миронов и его женщины. …И мама - [74]

9 декабря были остановлены съёмки новой картины Алексея Германа. Распоряжение исходило от председателя Государственного комитета по кинематографии СССР Филиппа Ермаша. Германа обвинили в «очернительстве», нарушении принципов социалистического реализма и тому подобных грехах. Ему делали замечания и раньше, но он упорно поступал так, как считал нужным. Картину запретили, так же как запретили Герману заниматься режиссурой.

«Я попал в положение довольно глупое, – вспоминал Герман в беседе со своим другом, писателем, журналистом и кинокритиком Михаилом Лемхиным. – Первый, к кому я обратился, когда мне уже нечего было терять, меня уже отовсюду турнули – был Андропов. Мы со Светкой (жена Алексея Германа, сценаристка Светлана Кармалита. – А. Ш.) написали письмо и, не имея никаких верховных связей, просто сунули в окошечко ЦК КПСС. Каким образом это письмо прошло – вот фокус! Потому что, очевидно, подбирают те письма, которые нужны тирану в данный момент. Как Тимашук написала письмо Сталину, и оно до него дошло, так Андропову надо было громить предыдущий аппарат, и наше жалкое письмо каких-то жалких людей дошло до Генсека. Мы, правда, писали не только о «Лапшине», мы писали о положении в искусстве. Считается, что я дитя перестройки. Так нет, «Лапшина» выпустил Андропов… Но со свойственным ему коварством: он выпустил картину в количестве семи копий. На первом показе в Доме кино били стёкла, выламывали двери, у меня была разбита голова… И единственная возможность, чтобы картину увидели, это надо было с ней ездить самому и показывать её. Причём обнаруживались самые невероятные любители… Времена были странные… Мне случайно попала в руки бумага – оказалось, что кроме этих семи копий тридцать копий было заказано Комитетом государственной безопасности. Я, понимаешь, очень удивляюсь… – вот тебе интересный материал, – я очень удивляюсь и звоню такому Юрию Ивановичу Попову, полковнику госбезопасности, который курировал интеллигенцию в Ленинграде. Звоню и говорю под дурака… Он, между прочим, жив-здоров, хоть уже и не является куратором ленинградской интеллигенции, но он уж поработал – я думаю, он много вашего брата посадил… Ну вот, я звоню ему по телефону и говорю: «Юрий Иванович, вот у меня такой вопрос: я узнал, что тридцать копий для КГБ, а семь копий для всего советского народа». Он говорит: «Ну так что, у нас в КГБ должны работать умные люди. У нас очень много учреждений». Я говорю: «Конечно, понятно, меня вот только соотношение немного смущает – что, умных людей среди двухсот пятидесяти миллионов на семь копий тянет, а умных людей в вашем ведомстве – на тридцать копий. Можете это как-нибудь прокомментировать?» У него сухой голос сделался: «Алексей, вы так не разговаривайте. Вы сами приложите голову, почему так у нас…» Я говорю: «Вы знаете, мне ничего в голову не приходит, кроме того, что вы «Лапшина» взяли для пыток заключённых». Он говорит: «То есть как?» Я говорю: «Ну, вот вы заключенному крутите всю ночь «Лапшина» – картина скучная, и он утром во всём признаётся. А больше я никак не могу понять, зачем вам тридцать копий». Он хлопнул трубку… хотя Галя, его жена, была у нас редактором на студии, поэтому я так ему и звонил. Вот такой был разговор… Больше я с Юрием Ивановичем и не разговаривал, виделся так, издалека… Он был приглашён на день рождения нашего главного редактора и выпил. Выпил, сидел, сидел и говорит: «Если бы вы могли себе представить, сколько я про всех про вас знаю». И стол замолчал, и так, пока он не ушёл, все молчали и тихо, понуро жевали…»[63]

В июле 1983 года Советское общество по культурным связям с соотечественниками за рубежом (иначе называемое обществом «Родина») отправило Андрея в длительную поездку по Соединённым Штатам Америки, где артист выступал перед русскоязычной диаспорой. Американские гастроли длились около трёх недель. Буквально сразу же по возвращении в Москву Миронову было предложено сняться в фильме Евгения Матвеева «Победа» – экранизации одноимённого романа Александра Чаковского, где рассказывалось о последних месяцах Великой Отечественной войны. Картина планировалась и получилась откровенно пропагандистской. Она относилась к категории тех фильмов, которые с треском проваливались в прокате, но за которые давали звания и награды.

В «Победе» Миронову предстояло сыграть американского корреспондента Чарльза Брайта. Отказываться было нельзя – над головой начинали сгущаться тучи. Три последних фильма с участием Андрея («Блондинка за углом», «Мой друг Иван Лапшин» и «Сказка странствий») были подвергнуты резкой критике свыше. Ещё немного, ещё чуть-чуть – и к Миронову мог бы прилипнуть ярлык неблагонадёжного, не советского человека. А это означало конец приглашениям в кино, переход в театре из «звёзд» в массовку, если не изгнание и конечно же невозможность выезда за границу, даже в такие верные социалистическому курсу страны, как Монголия и Болгария.

Опальный писатель может писать «в стол», надеясь когда-либо опубликовать написанное. Опальный артист перестаёт быть артистом, ведь он остаётся без зрителей. Перед кем играть? Перед соседями по лестничной площадке?