Андреевский флаг (фрагменты) - [15]
– Ваше сиятельство с ним знакомы?
– Сие громко сказано. Так, только слыхивал. Он же, как мне известно, немногим старше тебя. Сам понимаешь, вино не моих годов выдержки... Ан видишь, уже каких высот достиг, давай догоняй...
Когда граф развернул сверток, Григория невольно охватил благоговейный трепет. На снежном поле шелковых складок лоснились небесно-голубые, широкие скрещенные полосы священного креста.
– Андреевский флаг![36] – Слова выскочили взволнованно и по-мальчишечьи пылко, раньше, чем Григорий успел прикусить язык.
– Он самый, красавец! Помню, как и ты, день его утверждения. Помню как сейчас радость и гордость в очах государя Петра Алексеича! Славный был день, как и флаг! Ишь ты, как светел и свеж! Прямо Господни молнии на небосводе... на радость России, на устрашение врагу. Так-то, знай наших!
Капитан внимательно посмотрел на графа Панчина. Ритм речи графа, убедительность и весомость фраз – все было как обычно, вот только таящаяся в голосе органная нота да хрипотца... Григорию вдруг стало не по себе: доверие и ответственность, возлагаемые на него, давили и распирали грудь, но в следующий момент по жилам его будто разлили шампанское:
– Что я должен с ним сделать?
– Доставить, голубчик, в Архангельск... в полной сохранности и лично в руки капитан-командору Иевлеву. Там уж, на месте, он сам тебя просветит, что к чему... Ну, вот и все, Гриша. Я свою миссию выполнил. Доложил, передал. Не изволишь ли? За такое-то дело! – Граф щедро наполнил рюмки; в его прищуренных глазах тлели ласковые огоньки удовольствия.
– Хм, изволю! – Григорий куснул ус: «Как тут откажешь?» – Вы и мертвого уговорите, ваше сиятельство.
– Вот и славно, голубчик, – бодро откликнулся граф, а сам подумал: «А то моя-то... грымза-дозор...», и вслух: – А то моя благоверная, милейшая лебедушка Евдокия Васильевна, э-эх!.. За Андреевский флаг! Лети к своей ненаглядной, капитан. И чтоб твои паруса всегда надувались попутным ветром... Драгоценную жемчужину из ларца доверяю тебе. Бела, румяна, кругом без изъяна. Виват!
Глава 4
...Полдень, по-летнему жаркий и белый, ослепил Григория, когда он наконец вырвался из пенат Панчиных.
– Любезный! – сбегая по ступеням, окликнул он застрявшего в зевоте дворецкого. – Не знаешь, где Мария Ивановна? Так видел, нет, болван? На пруду?!
Разбитый «в голландском жанре» парк дыхнул на Григория запахом русских берез, душистых подмосковных лип и свежевскопанной земли. Он пробежал малую дубовую аллейку; свернул на боковую. В его счастливых от волнения глазах шрапнелью дробились и преломлялись солнечные лучи; под ногами лежали тигровые, пятнистые тени разлапистых ветвей и листвы... Где-то у флигеля, за спиной, на салатном лугу протяжно и низко ревела отбившаяся корова; дребезжащий звук ее ботала одиноко грёмкал в ленивой тишине желтоглазого полдня.
– Маша-а! Ма-ша-а-а! Да где ж она?
...Впереди ослепительно блеснул зеленой синевой пруд; у берега показалась рябая скорлупа полузатопленной лодки; кувшинки, молочно-белые лилии и небольшое стадо пятнистых рыже-белых коров, забредших по недогляду пастуха в графский парк...
– Ма-ша-а!
– Гриша! – совсем рядом звонким всплеском откликнулся желанный голос. И вот на палевую аллею, промелькнув за изумрудными стрелами камышей, вынырнула стройная, в розовом платье, барышня. На миг она замерла, как вспугнутая серна; вскинула к груди руки с маленьким белым веером и тут же с радостным восклицанием бросилась к нему.
Она бежала так скоро, что Лунев видел лишь розовый всполох пышного платья да темный глянец туго завитых локонов, взвихренных и скачущих надо лбом.
Он подхватил ее на руки, легко оторвал от земли и закружил в вихре, видя перед собою лишь серый блеск счастливых глаз в тени длинных темных ресниц.
– Жизнь моя! Машенька!
– Гриша!
– Я так соскучился! Милая!
– Ой, больно-о! Ай, задушишь! Сумасшедший! Я тебя тоже, тоже безумно люблю! Да поставь ты меня на землю!
Он выполнил ее просьбу; но она и не думала покидать объятий; напротив – вытягиваясь на носках, кинув на плечи суженому изогнутые, золотистые от солнца оголенные руки, она целовала его в щеки, усы, нос, губы, бронзовую от солнца и ветра шею; вжималась в его широкую грудь, точно замерзла и хотела угреться на ней, комкала в пальцах офицерское сукно, от которого пахло табаком, прогорклым запахом солдатчины и еще чем-то бесконечно надежным, любимым и верным.
– Ты знаешь, – губы ее дрожали, – для меня лучше тебя нет никого на свете.
– И для меня. У меня никого нет дороже тебя!
– Но почему, почему так долго?! – Она продолжала осыпать его короткими, заполошными поцелуями.
– Погоди, позволь... Я-то в чем виноват? – Григория подмывало бодрящее веселье. – Твой батюшка-чародей... покуда все не выспросил, не спознал, покуда...
– Дно графина не увидел? – Она закусила малиновую губку, чувствуя себя в эту секунду по-детски глубоко несчастной, несправедливо обиженной.
– Ну, не без этого... – Он посмотрел на розовую мочку маленького ушка, в которой горел рубиновый глазок, прикрытый веселым локоном, и ему стало забавно. – Брось, на то повод был.
– А я для тебя не повод? У батюшки, известное дело – повод всегда найдется. А про меня... он говорил что?
1223 год. Идут монголы на Русь. Ведут их испытанные в боях военачальники Чингизхана — Субэдэй и Джэбэ. Выступает им навстречу русская рать во главе с галицким князем Мстиславом Удатным, прославившимся во многих битвах. Сойдутся рати на реке Калке. Что будет? Монголы и русичи ещё не знают этого. Монголы верят в свою силу и хитрость. Русичи верят в удачу и в милость Бога. Око Божие всех видит. Бог не оставит того, чьё дело правое, а потому и вознеслась над русским воинством хоругвь Ярое Око, вышитая по образу Спаса со строгим, гневным взором.
Древняя Русь. Сердце и колыбель будущей Великой России. Земля, не знающая ни времени, ни страха, ни рабства. Здесь даже камни и проплывающие облака говорят о мужестве наших предков, об их героизме, святой вере и стойкости.Демонстрационная версия готовящегося к выходу в издательстве "Альва-Первая" исторического романа «Ярое око» из цикла «Знамена и стяги России», включающая в себя первые пять глав и главу 21.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.