Анданте кантабиле - [2]

Я кое-как прогнал остатки сна и помог растерявшемуся пассажиру собрать высыпавшиеся из папки нотные листы, писаные от руки, поднял и подал ему скрипичный футляр.

-- Какие у вас странные ноты! -- заметил я. -- Вроде бы я и сам музыкант, а никогда таких не видел. Это ведь не для скрипки написано?

Молодой человек помялся, а затем неожиданно глянул мне в лицо, и в его глазах появилась решимость:

-- Пожалуй, вы именно тот человек, которому я должен это рассказать. У вас есть время? Тут рядом приличное кафе. Меня зовут Дмитрий. Можно просто Дима.

Как выразился поэт, "бывают странные сближенья"... Мне хватило доли секунды, чтобы увидеть в выражении глаз молодого музыканта, что разговор должен быть интересным и важным для обоих. Даже больше того - что разговор этот просто необходим нам обоим. Я назвал себя и пожал протянутую руку, в которой сразу опознал руку скрипача. Мы протолкались к выходу, несколько минут щурились от потоков яркого солнечного света, заливавшего тротуар, а затем спустились в пустое полутемное кафе, скрывавшееся от нескромных взглядов дневного светила в уютном полуподвале. Я утвердил свою пятую точку на грубо сколоченном деревянном стуле под якобы керосиновой, а на самом деле электрической лампой - интерьер был стилизован под старину. Напротив меня уселся Дмитрий, осторожно зажав между ногами свой скрипичный футляр. Нас разделял массивный деревянный стол без скатерти. Дмитрий положил на него свою нотную папку и открыл меню характерным движением руки, которым концертирующие музыканты перелистывают ноты. Профессию не спрячешь, она сидит в человеке и сказывается на множестве мелочей, которых не замечаешь, пока эта мелочь не царапнет глаза короткой яркой вспышкой, как крохотный осколок стекла, неожиданно брызгающий солнцем из кучи летнего мусора. Официант принес нам салаты, вино и черный хлеб на деревянном подносе. Мы выпили, пожевали, обменялись взглядами. Я сделал свой взгляд как можно более вопросительным и открыл было рот, но мой новый знакомый пошел в атаку на полсекунды раньше:

-- Толя, извините меня за нескромный вопрос, но без него я не могу начать свой рассказ. Я хотел бы спросить вас как коллегу, музыканта. Скажите, вам никогда не приходилось ебать дирижера?

-- Ебать кого?! Дирижера? -- удивился я. -- Вы сказали - "дирижера", я не ошибся? А в каком смысле его "ебать"?

-- Ну... в обыкновенном... в ебательном смысле... то есть, в самом прямом. Дирижер - он ведь тоже женщина! То есть, не всегда, конечно, но иногда он - то есть, дирижер - бывает женщина. То есть, не он, а она бывает. Ну и тогда кто-то... гм... ну, то есть, кому-то... приходится его ебать. В смысле - ее ебать. Вам случайно не доводилось?

-- Ни разу в жизни! -- твердо ответил я и начал загибать пальцы: -Виолончелистку - да, арфистку - было дело, двух флейтисток, трех альтисток, певицу бэк-вокала, театральную гримершу, эквилибристку из цирка, корреспондентку областной газеты, библиотекаршу из музыкального отдела городской библиотеки, паспортистку из райотдела милиции, участковую медсестру, спасательницу на пляже в Крыму... -- пальцев явно не хватало. Дмитрий внимательно слушал. Я подумал, разжал пальцы и продолжил:

-- Один раз трахнул в жопу кларнетиста из нашей филармонии - он гэй, а сказать точнее - редкий пидарас. Полгода сволочь за мной охотился, совал мне деньги, умолял, упрашивал и жопу подставлял. Пару раз я давал ему нехилых пиздюлей, чтобы отвалил от меня, но он замазывал синяки тональным кремом и продолжал ходить за мной по пятам, и в конце концов достал... Я и еще много кого ебал, всех не упомнишь... Один раз по страшной пьяни даже сторожиху на кладбище выебал, бабке было лет шестьдесят... А вот чтобы дирижера - это нет, никогда.

-- А почему вы тогда так в троллейбусе заругались? Ну в смысле, по нотам? Неужели просто так?

-- Конечно просто так! Привычка у меня такая. А что, Дима, вам самому приходилось ебать дирижера?

-- Я как раз об этом и хочу вам рассказать! Да, именно дирижера... -тут Дмитрий вздохнул, и от его вздоха повеяло усталостью и горечью. -- Я его и до сих пор ебу. В смысле, ее. Беатрис ее зовут. И не просто так, а именно, что по нотам. Вот по этим самым блядским, ебучим нотам! -- и скрипач Дима с отвращением ударил ладонью по злополучной папке с портретом Чайковского.

Я отпил вина из бокала, приглашая собеседника начать рассказ - не торопясь, поперчил ломтик помидора, положил на него сверху черную жирную маслину и отправил в рот, думая о солнечной Италии, в которой я никогда не был.

-- Толя, вы когда-нибудь были в Бельгии? -- неожиданно спросил Дмитрий.

-- Нет, никогда.

-- А в Париже?

-- Нет, Дим. Я вообще дальше Турции нигде не был. -- выплюнул я ответ вместе с косточкой от маслины. На косточке была аккуратная риска по всей длине. Итальянцы никогда не забывают делать эти риски на косточках от своих маслин.

-- А я был много раз. Вот через эти самые проклятые ноты. -- Дмитрий нехорошо нахмурился, и между бровей молодого скрипача пролегла страдальческая юношеская морщина. -- Черт бы подрал эту бельгийскую лошадь.