Анатомия - [2]

— Должен вам сказать, — произнес начальник тюрьмы, — что солидный анатомический труд очень нужен в наше время, которое очень интересуется человеческим телом. И отделение головы от туловища для удовлетворения любопытства ныне в порядке вещей.

Суд прошел быстро и без инцидентов. Корали сидела на трибуне для зрителей, и старалась не привлекать внимания. Графа приговорили к смертной казни.

Корали через жену одного из охранников тюрьмы переслала ему записку: «Прощай. Было прекрасно. Всегда буду помнить о тебе. Твоя Корали».

Вечером аббата перевели в одиночную камеру. Вскоре к нему пришел представитель революционного трибунала.

— Хотите чего то? — спросил граф, и осмотрелся — в камере не было ничего, что можно было бы предложить посетителю.

— Я пришел, чтобы проинформировать гражданина Сегюра, что казнь состоится завтра.

— Благодарю за беспокойство, — граф кивнул посланцу.

Но человек не ушел, он продолжал всматриваться в узника внимательным взглядом. Это стало тяготить аббата.

— Могу что-то еще сделать для вас? — спросил он, чтобы разрядить неприятную ситуацию. Революционер сделал два шага вперед:

— Не узнаешь меня, гражданин Сегюр?

— Прошу прощения, но не припоминаю:

— Уж сколько лет прошло. Мы встретились в Шарите. Тогда очень хотел познакомиться с моей утробой.

— А: это вы номер: минутку: 49.

— 46, я запомнил лучше, 46. Выздоровел, как видишь. Судьба сделала меня секретарем революционного трибунала, и завтра я увижу как тебе, гражданин Сегюр, отрубят голову.

Аббат усмехнулся: — Я надеюсь, что останешься удовлетворенным.

— Конечно. Ты мне спас жизнь, гражданин. Если бы не отложил осмотр моей утробы до возвращения из Фонтенбло, то отцу Зефирину не пришло бы в голову дать мне свою чудесную микстуру.

— Рад, что спас жизнь человеку, который играет не последнюю роль в наше удивительное время.

— Понимаю, что в определенном смысле должен быть тебе благодарен. Я не могу тебя спасти от большого ножа. Но охотно исполню твое желание, а может и несколько желаний, если это будет в рамках моих возможностей. Мог бы провести здесь ночь. Последняя ночь, как говорят, очень неприятная штука, особенно в одиночестве.

— Вы очень добры, и я принимаю ваше предложение. И вот какой будет моя первая просьба — вздрагиваю, когда мне говорят «ты».

— Понимаю. Хотите, чтобы я от вас несколько отдалился, и тоже не «тыкал». Трибунал принес вам много неприятностей, а утром отрубят голову. Вам не успеть приспособиться к новым порядкам. Я вот подумал, у вас же есть любовница. Если хотите, ее к вам можно привести.

— Благодарю. Но уже поздно, а Корали не любит, когда ее ночью подымают с постели. Если вы пожертвовали ради меня сном, то лучше сыграем партию в шахматы.

— Охотно.

Он ушел и вскоре вернулся с шахматной доской. Аббат сел на кровать, а его партнер на ведро с нечистотами. Столик поставили между собой. Когда фигуры были расставлены, секретарь спросил:

— А как быть с выигрышем?

— О, я точно знаю, чего хочу в случае победы. Скажу вам это, когда партию закончим.

— В случае, если я выиграю, — ответил секретарь, — прошу согласия на осмотр после казни вашей утробы.

— Не возражаю, — сказал аббат.

Игра началась. Это была очень интересная партия примерно равных противников, каждый из которых прекрасно ориентировался в нюансах и сложностях древней игры. Когда в окне забрезжил рассвет, преимущество было у аббата, который вынудил секретаря обороняться. Вскоре партия была окончена.

— Вам мат, — сказал аббат, вставая с кровати.

— Переживу эту коллизию. Тем более, что в реальности мат получил Ваш король. Говорите, чем могу вам служить, коль скоро вы выиграли партию?

— Прошу, чтобы мне в камеру принесли мою туалетную шкатулку.

— Договорились.

Через час он вернулся со шкатулкой. Это была мастерская работа из эбенового дерева, инкрустированная слоновой костью и перламутром в японском стиле.

Аббат раскрыл шкатулку, и начал доставать из нее ножницы, пилочки, гребни, флакончики. Он рассматривал их с выражением счастья на лице. Переложил их в другом порядке и приступил к туалету.

Секретарь задумчиво наблюдал за его действиями. Его задумчивость росла по мере того, как видел, что каждый предмет используется для особенного действия.

Когда первый луч солнца проник в зарешеченное окно, стали слышны разговоры и бряцанье оружия, доносящиеся из внутреннего двора тюрьмы. В коридоре раздались шаги.

Секретарь поднялся:

— Господин граф:

— Собственно, я уже закончил, — ответил аббат, полируя ногти мягкой шкуркой.

Лязгнули засовы.

— Идемте, — сказал Александр Сегюр-Монтфокон, выбрасывая шкурку и направляясь к дверям.