(Августовская пуща — это лесной район на территории современных Польши и Беларуси. Во время Первой и Второй мировой войны здесь шли тяжелые бои. В рассказе речь идет о событиях Первой мировой войны, когда это место входило в состав Российской империи)
В лесах под Августово наша пятерка ландштурмистов[1] отделилась от остального отряда во время обхода обширного болота. Они пошли налево, мы — направо., когда дошли до двух брошенных в грязь бревен: Ну, так получилось.
Впереди шел Люфтшульц. Он балансировал на припорошенных снегом и покрытых ледком пнях, махал руками как крыльями и каркал по-вороньи. Люфтшульц был веселым парнем.
Из серо-зеленоватого куска льда торчали две руки с судорожно стиснутыми пальцами. Кто-то тут погиб. По рукам нельзя было опознать: был ли это кто-то из наших, или российский мародер. Ржавая рахитичная болотная трава местами пробивалась из-под снега, будто волосы из черепа, присыпанного тонким слоем земли.
Вскоре после этого совершили открытие. Глубокий след тянулся через лес. Снег вокруг был растоптан и разрыт. На деревьях вокруг были зарубки, нанесенные, по всей видимости, намеренно. Пошли по этому следу и оказались у покрытого льдом озерца в низине. Снег на его берегах был вытоптан, а ледовый покров озерца разбит. Большие льдины торчали острыми концами во все стороны.
Не нужно особой проницательности, чтобы догадаться — тут русские затопили одно из своих больших орудий, а может и несколько, лишь бы нам не достались.
Карл Саммт снял плащ, положил его на землю, а сам засунул руки в черную воду, которая уже начала покрываться новой, пока еще тоненькой корочкой льда.
— Если это не огромная труба, на которой играют русские трубачи, то тогда ствол пушки, — сказал он.
Мы обрадовались, что удалось перехитрить русских. Симонидес по этому поводу достал флягу с коньяком, из которой каждый сделал по глоточку. Потом он взял с собой Саммта, и они отправились доложить начальству. А мы трое остались ждать у озера, чтобы никто не стащил из гнездышка яйца, которые мы нашли.
Роберту Эклеру этот отдых был просто необходим. Сердце не желало повиноваться ему. Он был старшим мужчиной, работал писарем в адвокатуре. И вот его оторвали от писанины и приказали бегать. И еще как бегать! Он рухнул в снег как заяц. Люфтшульц рассказывал анекдоты.
Часа через три наши товарищи вернулись. Они были обеспокоены. Несмотря на усиленные поиски, не нашли даже следа основного отряда. Люфтшульц был обеспокоен — мы потеряли три часа, а до сумерек оставалось совсем немного.
— Было достаточно, — сказал он, — вернуться по нашим следам и проследить маршрут отряда.
Карл Саммт нахмурился и присел на корточки в снегу.
— Если все так просто, можешь попробовать сам, — ответил он Люфтшульцу. — Возвращались. Дошли до места, где в лесу все вытоптано. Дальше иди, куда хочешь.
Люфтшульц не сказал ни слова, взял карабин и ушел в лес. Я встал и последовал за ним. Но и наши поиски был напрасны. Все было именно так, как сказали Саммт с Симонидесом. Вырезанные шрамы на деревьях вели в никуда. По следам ничего нельзя было определить. Пошли по одному, который показался нам лучшим. Вскоре нашли трех русских в кровавом пятне на снегу. Все они были мертвы и не могли нам ничего сообщить. Мы не могли орать либо стрелять, это могло привлечь внимание своих, но могло навести на нас русских. В лесу полным-полно было мародеров из разбитой российской армии.
Ночь провели в снежной хижине, которую слепили в сумерках под огромной елью. Караулили по очереди, потому что временами то приближаясь, то снова отдаляясь слышался звериный вой. Мы не сомневались, что в зимнем лесу рыскают волки. Утром мы увидели, что за ночь выпало много снега. Он скрыл все следы, и лес казался совсем чужим — казалось, в нем не ступала нога человека.
Решили оставить добычу, и, прежде всего, найти какой-то из наших отрядов, если не хотели погибнуть в этом зимней глуши. Съели по половине нашего рациона и двинулись в путь. Перед выходом решили — будем идти в одну сторону, не тратя времени на лазанье по гуще, пока не обнаружим людские следы. В первые часы нашего тяжелого марша еще помечали лопатками деревья, чтобы найти дорогу к озерцу. Потом от этого отказались — это отнимало слишком много времени, а у нас его не было, хотя бы из-за Экерта. Он был полностью изможден, и нам было необходимо побыстрее выбраться из этих снегов. Бедолага останавливался каждые 10 минут, он уже не мог восстановить дыхание, все время задыхался. Бывало, опускался на колени из-за головокружения, а потом тащился дальше. Так прошел день, а мы не нашли ни малейшего ориентира для дальнейшего марша. А этот собачий лес становился все более диким, а мы виляли между болотами и непроходимой пущей в неизменной серости хмурого дня. Уже даже не знали, придерживаемся ли мы еще выбранного направления.
В конце концов Эклер совсем выбился из сил. Мы вынуждены были его тащить. Симонидес провалился в какую-то яму, заполненную водой. Она не замерзла, а была лишь припорошена снегом. Может быть, в лесу били какие-то теплые источники, и поэтому вода не замерзла. К счастью, он сумел быстро выбраться из воды, схватившись за карабин, который мы ему протянули. Мокрый мундир прилип к его телу. А через полчаса замерз и стал раздирать тело.
