Анатомия рассеянной души. Древо познания - [128]
— Я тоже так считаю.
— Плодовитость не может быть социальным идеалом. Важно не количество, а качество. Пусть патриоты и революционеры воспевают плодовитое животное, для меня оно всегда будет ненавистной скотиной.
— Все это хорошо, — пробормотал Андрес, — но не разрешает моего вопроса. Что же мне сказать этому человеку?
— Я бы сказал ему: женитесь, если хотите, но не заводите детей. Пусть ваш брак будет бесплодным.
— Это значит, что наша нравственность, в конце концов, приводить к безнравственности. Что сказал бы Толстой[339], если бы услышал вас!
— Ба! Толстой — апостол, а апостолы проповедуют собственные истины, которые остальным людям обыкновенно представляются глупостями. Я поговорил бы с твоим другом на чистоту, и спросил бы его: вы человек эгоистичный, немножко жестокий, сильный, здоровый, терпеливо выносящий собственное страдание и безразличный к чужому? Да? В таком случае, женитесь, плодите детей, — вы будете хорошим отцом семейства… Но, если вы человек впечатлительный, нервный, чрезмерно чувствительный к страданию, тогда не женитесь, а если женитесь, не имейте детей.
Андрес вышел из бельведера в смущении. Вечером он написал письмо Итурриосу и признался, что артритик, собиравшийся жениться, — он сам.
Уртадо не особенно волновали формальные вопросы, и он согласился обвенчаться в церкви, как того желала донья Леонарда. Перед свадьбой он познакомил Лулу с Итурриосом, и они понравились друг другу.
Лулу сказала Итурриосу:
— Хорошо было бы, если бы вы поискали для Андреса такую работу, чтобы ему поменьше выходить из дома, потому что, когда он ходит по больным, у него всегда отвратительное настроение.
Итурриос нашел такую работу, состоявшую в переводе научных статей и книг для медицинского журнала, где печатались также и, новые оригинальные сочинения по разным специальностям.
— Теперь тебе дадут две или три французских книги для перевода, — сказал Итурриос, — но ты займись непременно английским, потому что месяца через два-три тебе дадут перевод с этого языка. Пока же, если понадобится, я помогу тебе.
— Отлично. Благодарю вас от всего сердца.
Андрес оставил работу в обществе «Надежда», как ему давно хотелось, и снял квартиру неподалеку от магазинчика Лулу.
Андрес попросил домовладельца, чтобы он сделал из трех комнат квартиры, выходивших на улицу, одну, и не оклеивал ее обоями, а просто выкрасил краской. Эта комната должна была служить новобрачным и спальней, и кабинетом, и столовой, предполагалось, что вся совместная жизнь их будет протекать в ней.
— Люди устроили бы здесь гостиную и кабинет, а спать уходили бы в самую скверную комнату в доме, — говорил Андрес.
Лулу считала все гигиенические распоряжения мужа фантазиями, выдумками, и по-своему определяла его эксцентричности.
— Вот фантазер! — говорила она.
Андрес занял у Итурриоса денег на покупку мебели.
— А много ли тебе ее нужно? — спросил дядя.
— О, нет, совсем немного; я хочу иметь такую обстановку, которая напоминала бы о бедности; а гостей и приемов у меня не будет.
Вначале донья Леонарда хотела было поселиться с Лулу и Андресом, но он воспротивился.
— Нет, нет, — сказал он, — пусть лучше живет с твоей сестрой и с доном Пруденсио. Ей там будет удобнее.
— Вот лицемер! Просто ты не любишь маму.
— Ну, конечно. В нашем доме должна быть иная температура, чем на улице; а теща представляла бы из себя постоянный приток холодного воздуха. Пусть не будет никого, ни из твоей семьи, ни из моей.
— Бедная мама! Хорошего же ты об ней мнения! — смеясь сказала Лулу.
— Да, нет же! Просто у нас с ней разные представления о вещах: она думает, что нужно жить для других, а я нет.
Поколебавшись немного, Лулу сговорилась с своей старой приятельницей Венансией и переселила ее к себе. Это была преданная старушка, любившая и Лулу, и Андреса.
— Если вас будут спрашивать обо мне, — предупреждал ее Андрес, — всегда говорите, что меня нет дома.
— Хорошо, сеньорито[340].
Андрес чувствовал себя хорошо и надеялся, что новая работа пойдет успешно. Большая светлая, залитая солнцем комната, с книгами, бумагами, невольно располагала к работе. Он уже не чувствовал себя загнанным зверем, каким был всегда. По утрам он принимал ванну и потом садился за перевод.
Лулу приходила из магазина, и Венансия подавала им обед.
— Пообедайте с нами, — говорил Андрес.
— Нет, нет.
Старуху невозможно было убедить, чтобы она села за стол с хозяевами.
После обеда Андрес провожал Лулу в магазин и возвращался домой работать. Несколько раз он говорил Лулу, что заработка его достаточно на их жизнь, и упрашивал ее оставить магазин, но она не соглашалась.
— Разве можно знать, что случится? — говорила Лулу. — Надо подождать, надо быть готовым ко всякой случайности.
Даже и по вечерам Лулу иногда выражала желание пошить на машинке, но Андрес не позволял ей.
Андрес с каждым днем все больше восхищался своей женой, своей новой жизнью, и своим домом… Его удивляло, как это он не замечал раньше аккуратности и экономности Лулу.
С каждым днем он работал все с большим удовольствием. Огромная комната создавала впечатление, будто он живет не в доме с несколькими квартирами, наполненными чужими и надоедливыми людьми, а где-то далеко, в деревне, в уединенной местности. Андрес работал спокойно, с большой усидчивостью и тщательностью. В редакции ему дали несколько новейших научных словарей, и Итурриос подарил ему два или три иностранных, которые были ему очень полезны.
В данном издании, включающем в себя эссе «Три картины о вине», собраны работы одного из выдающихся мыслителей XX столетия Хосе Ортеги-и-Гасета, показывающие кризис западного общества и культуры в прошлом веке. Ортега-и-Гасет убедительно доказывал, что отрыв цивилизации, основанной на потреблении и эгоистическом гедонизме, от национальных корней и традиций ведет к деградации общественных и культурных идеалов, к вырождению искусства. Исследуя феномен модернизма, которому он уделял много внимания, философ рассматривал его как антитезу «массовой культуры» и пытался выделить в нем конструктивные творческие начала.
Эссеистика Хосе Ортеги-и-Гассета (1883-1955), собранная в настоящей книге, знакомит со взглядами испанского философа на феномен любви. Это не только философия, но и история, психология, наконец, социология любви. В то же время значительная часть работ Ортеги, посвященных природе любви, напоминает разрозненные страницы всемирной Истории женщин. Произведения, включенные в эту книгу, кроме составленного самим философом сборника «Этюды о любви» и эссе «Увертюра к Дон Жуану», публикуются на русском языке впервые.
Испанский философ Хосе Ортега-н-Гассет (1883–1955) — один из самых прозорливых европейских мыслителей XX века; его идеи, при жизни недооцененные, с годами становятся все жизненнее и насущнее. Ортега-и-Гассет не навязывал мысли, а будил их; большая часть его философского наследия — это скорее художественные очерки, где философия растворена, как кислород, в воздухе и воде. Они обращены не к эрудитам, а к думающему человеку, и требуют от него не соглашаться, а спорить и думать. Темы — культура и одичание, земля и нация, самобытность и всеобщность и т. д. — не только не устарели с ростом стандартизации жизни, но стали лишь острее и болезненнее.
В сфере искусства, любви или идеи от заявлений и программ, я полагаю, нет большого толка. Что касается идей, подобное недоверие объясняется следующим: размышление на любую тему – если это по-настоящему глубокое и положительное размышление – неизбежно удаляет мыслителя от общепринятого, или расхожего, мнения, от того, что в силу более веских причин, чем вы теперь могли бы предположить, заслуживает название "общественного мнения", или "тривиальности". Любое серьезное умственное усилие открывает перед нами неизведанные пути и уносит от общего берега к безлюдным островам, где нас посещают необычные мысли.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.Вступительная статья Г. Степанова.Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.
Первая треть XIX века отмечена ростом дискуссий о месте женщин в литературе и границах их дозволенного участия в литературном процессе. Будет известным преувеличением считать этот период началом становления истории писательниц в России, но большинство суждений о допустимости занятий женщин словесностью, которые впоследствии взяли на вооружение критики 1830–1860‐х годов, впервые было сформулированы именно в то время. Цель, которую ставит перед собой Мария Нестеренко, — проанализировать, как происходила постепенная конвенционализация участия женщин в литературном процессе в России первой трети XIX века и как эта эволюция взглядов отразилась на писательской судьбе и репутации поэтессы Анны Петровны Буниной.
Для современной гуманитарной мысли понятие «Другой» столь же фундаментально, сколь и многозначно. Что такое Другой? В чем суть этого феномена? Как взаимодействие с Другим связано с вопросами самопознания и самоидентификации? В разное время и в разных областях культуры под Другим понимался не только другой человек, с которым мы вступаем во взаимодействие, но и иные расы, нации, религии, культуры, идеи, ценности – все то, что исключено из широко понимаемой общественной нормы и находится под подозрением у «большой культуры».
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Лидия Гинзбург (1902–1990) – автор, чье новаторство и место в литературном ландшафте ХХ века до сих пор не оценены по достоинству. Выдающийся филолог, автор фундаментальных работ по русской литературе, Л. Гинзбург получила мировую известность благодаря «Запискам блокадного человека». Однако своим главным достижением она считала прозаические тексты, написанные в стол и практически не публиковавшиеся при ее жизни. Задача, которую ставит перед собой Гинзбург-прозаик, – создать тип письма, адекватный катастрофическому XX веку и новому историческому субъекту, оказавшемуся в ситуации краха предыдущих индивидуалистических и гуманистических систем ценностей.
В книге собраны воспоминания об Антоне Павловиче Чехове и его окружении, принадлежащие родным писателя — брату, сестре, племянникам, а также мемуары о чеховской семье.
Поэзия в Китае на протяжении многих веков была радостью для простых людей, отрадой для интеллигентов, способом высказать самое сокровенное. Будь то народная песня или стихотворение признанного мастера — каждое слово осталось в истории китайской литературы.Автор рассказывает о поэзии Китая от древних песен до лирики начала XX века. Из книги вы узнаете о главных поэтических жанрах и стилях, известных сборниках, влиятельных и талантливых поэтах, группировках и течениях.Издание предназначено для широкого круга читателей.