Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора - [100]

У него была вся власть. Государь поддержал бы его распоряжения. Он бы действовал именем Его Величества. Фронт находился в его руках, а Государственная Дума и ее Прогрессивный блок, — не решились бы ослушаться директив Ставки. К величайшему удивлению, генерал Алексеев не только не рискнул начать борьбу с начавшимся движением, но с первых же часов революции выявилась его преступная бездеятельность и безпомощность. Как это случилось, — понять трудно".^{331}

Трудно было понять Дубенскому, который не знал о деятельности Алексеева еще в 16-м году. Не знал Дубенский и о сношениях Алексеева с Гучковым и Львовым.

Получив телеграмму от Государя, Хабалов "растерялся'’. "Меня ударило как обухом по голове", — говорил он про впечатление от этой телеграммы. То есть почему это? Почему Командующий Петроградским Военным Округом "растерялся", получив приказ от Государя Императора? Кто был вообще Хабалов? Кто его назначил на этот пост?

На этот вопрос я приведу ответ в лице адмирала Бубнова, который уж не может быть назван Сергеевским тоже "рамоликом", "клеветником" и т.д. А может быть, тоже?

"...Сделало ли верховное командование в лице генерала Алексеева и его сотрудников все, что было необходимо и возможно для предотвращения катастрофы, которая принесла России столько бедствий и страданий, а всему человечеству столько лишений и тревог за будущее?

Можно, быть может, было бы еще спасти положение принятием энергичных и обширных мер в самые первые дни революционного движения, то есть 25 и 26 февраля. Но для этого верховное командование и главнокомандование Северо-Западным фронтом должно было быть в руках прозорливых, смелых и решительных боевых начальников, каковыми ни генерал Алексеев, ни тем более генерал Рузский не были. Остается, значит, во всей своей широте, чреватый великой ответственностью, вопрос: почему же не были своевременно предприняты меры для предотвращения начала революционного движения в столице и, в случае необходимости, для успешной борьбы с ним".^{332}

А вот еще несколько слов об Алексееве, написанные флигель-адъютантом полковником Мордвиновым:

«...Я убежден, по многим признакам, что Его Величество относился к генералу Алексееву с большей симпатией и любовью, чем к другим... Понимал ли генерал Алексеев Государя настолько, чтобы любить его как человека, был ли предан Ему, как настоящий русский своему настоящему Русскому Царю, вот те вопросы, которые я задавал себе неоднократно тогда и потом и как тогда, так и потом вплоть до настоящего времени, не мог себе с достаточной ясностью на них ответить.

Многое, а после отречения и, судя по искренним рассказам его семьи — очень многое мне говорило "да", но всегда с неизменной во мне прибавкой "вероятно, недостаточно крепко, хотя бы до забвения сплетен".

Генерал Борисов, близкий друг М. В. Алексеева, в частных разговорах со мной уже после отречения неоднократно выражал сожаление, что Государь "не сумел с достаточной силой привязать к себе Михаила Васильевича и мало оказывал ему особенного внимания, недостаточно выделяя его, якобы, из других". "Тогда все было бы, конечно, иначе", — неизменно, с полным убеждением, доказывал мне Борисов.

Все же нельзя сказать, чтобы к генералу Алексееву в те тяжелые и смутные дни свита, находившаяся в Ставке относилась с безусловным доверием и надеждой».^{333}

Алексеев и не любил, и не понимал Государя, и абсолютно ничего не предпринял, чтобы предотвратить катастрофу. Разве может человек, который любит своего Государя, говорить так, как говорил он.

"Ну, что можно сделать с этим ребенком! (это так называл Алексеев своего Государя — В.К.) Пляшет над пропастью и... спокоен. Государством же правит безумная женщина, а около нее клубок грязных червей: Распутин, Вырубова, Штюрмер, Раев, Питирим... На днях я говорил с ним, решительно все высказал ему".^{334}

Так говорил Алексеев о Государе. О любви к Государю не может быть, конечно, и речи. Но есть вещь похуже. Алексеев не только верил всем сплетням и клевете, но и сочувствовал всем этим государственным преступникам, эти сплетни распространявшим. И был с некоторыми из них в "неофициальных" отношениях. Как начальник штаба Верховного Главнокомандующего он обязан был знать о пропаганде социалистов в воинских частях Петроградского гарнизона, он обязан был заменить их надежными частями, он обязан был назначить на пост Командующего Петроградским Военным Округом не Хабалова, который в прошлом был начальником Московского Юнкерского Училища, а энергичного способного человека. Он ничего этого не сделал. Но все это было до начала революционных событий в Петрограде. Во время этих событий Алексеев пошел на открытую измену. Впрочем, измена уже была совершена Алексеевым, когда он не сообщил Государю о предложении, сделанном ему, участвовать в заговоре.

В своих воспоминаниях Сергеевский говорит о пропущенной возможности — назначения Великого Князя Сергея Михайловича с особыми полномочиями вместо Иванова. Соглашаясь вполне, что Иванов никак не подходил к этой роли (об этом будет еще сказано дальше), остановимся на Великом Князе Сергее Михайловиче. Обратимся к характеристике Сергея Михайловича, данной его братом Александром Михайловичем.