Анатомия героя - [28]

Кто-то шутит:

— Накроем стол? Назначение нужно обмыть…

Входит Александр Проханов — в плаще, с папкой — и садится. Оказывается, уже два часа ночи. Узнаю, что междугородняя телефонная связь давно отключена. Узнаю от случайного временного соседа, что в бумагах Григорьянца найдено письмо Солженицыну. Не сразу понимаю. Кто такой Солженицын? А, писатель, поддержал Ельцина!

Парень в свитере, сгибаясь, проносит мешок далеко в глубь кабинета. Раздает всем крупные сочные антоновские яблоки. На стол генерала Ачалова тоже, на бумаги. Все хрустим яблоками. Запах антоновки наполняет мятежный кабинет.

Появляется генерал Макашов в кожаном пальто. Предлагает министру Ачалову ехать в Министерство обороны и занять свой кабинет. Присутствующие разделяются на две фракции. Полковник Кулясов садится на место Ачалова. Звонит в генштаб, просит Грачева. Того нет.

— Передай, что Верховный Совет назначил ему преемника. А, слышали! Хорошо, когда свои кадры, все понимают!

Пришел Ачалов с Баранниковым.

— Вот теперь я вижу, что мы имеем шансы на успех, — говорит Шурыгин.

— Оставьте нас с Баранниковым, — приказывает Ачалов. Выходим. Телохранитель Ачалова, здоровый молодой «шкаф» в кожаной куртке и тренировочных шароварах, подходит ко мне:

— Простите, а вы не Лимонов? Разрешите пожать вашу руку. Я читал ваши книги.

— Какие нежности, — говорю. Но сам думаю: это не хуже чем у Гумилева: "Человек среди толпы народа, застреливший императорского посла, подошел пожать мне руку, поблагодарить за мои стихи".

В соседней комнате среди десятков людей из Союза офицеров немного грустный на столе сидит Анпилов.

— Что-то не узнаю тебя.

— Я без очков. Пожимает руку.

— Садись.

Подвигается.

Анпилов был первым, поднявшим людей на мятеж уже 7 ноября 1991 года. И вот теперь мятеж ведут другие. Парадоксально: те, против кого он его и поднимал. Парламент тогда был с Ельциным. Мы, Анпилов — энергией и глоткой, я — энергией и статьями, Проханов — энергией и газетой, первыми поднимали людей. Сегодня ведут другие. По внутреннему радио транслируется выступление депутата Уражцева перед собравшимися у "Белого дома". Генерал Филатов говорит Анпилову:

— Витя, ты помнишь, как он…

Следует нелестное для Уражцева определение его прежней политической позиции. И все же мы здесь, ибо враг у нас один.

Генерал Стерлигов, сдержанный, с длинным лицом, и двери. Половина собравшихся не здоровается с ним или он с ними. Все эти симпатий и антипатии в лидерской среде — явление нормальное. Жизнь всегда проти-поречива, только смерть уничтожает противоречия.

Полковник Кулясов обращается к Стерлигову:

— Вызовите своих, если можете.

Стерлигов у телефона:

— Сережа, собери ребят…

Проходит Терехов, председатель Союза офицеров. Здороваемся.

Спускаемся в буфет: Проханов, я, генерал Филатов, Шурыгин. Берем салаты, сосиски. Четыре утра. Ночной ужин переворота? Или революции? Я хотел бы, чтобы парламентский мятеж превратился в национальную революцию.

На следующий день "Московский комсомолец" напишет: "Тем временем в парламентском буфете самый стойкий поклонник ГКЧП Александр Проханов чокался с Эдичкой Лимоновым. Отмечали свержение Ельцина".

Действительно, какие-то неуместно веселенькие и похабненькие в декоре классического советского соцреализма (а именно в этом стиле выдержано здание Верховного Совета России) молодые люди проходили мимо нашего стола. Лакеи лишены чувства трагизма истории. Лакей пошл и вульгарен, и таким он видит весь мир. Пошлы и вульгарны лакейское «Останкино» и молодежные массовики-затейники — корреспонденты похожих друг на друга газет в стиле «брухаха».

У истории же тяжелые, красивые, корявые руки, тяжелая, но верная простая речь солдата, мужика. Любая пролетарская бабка на митинге, с печеной от нужды и горя физиономией, понимает историю сильнее и глубже всей якобы интеллигенции, всех лакеев.

Ночь. Многие километры выхожены каждым из нас по дорожкам здания в поисках опровержения разочарований, подтверждений энтузиазма. "Орел с нами!", "Большинство регионов с нами!" — и разочарование, когда сведения об идущих к "Белому дому" наших батальонах не оправдываются. Парадоксально, но спасать Советы пришли не войска, но радикалы из крайних партий.

7.10 утра. Стоя у стены у входа в штаб Ачалова с прокурором Илюхиным, вспоминаем 16 марта 1992 года в номере Сажи Умалатовой в гостинице «Москва» и 17 марта в Воронове. Тогда у наших не хватило решимости пойти до конца, создать национальное правительство и выбрать президента. Сегодня это сделано. Но нас беспокоит оперативная инертность переворота, то, что он не превращается в мятеж, а замкнулся в "Белом доме".

Зевают. Шевелятся в креслах. Просыпаются или засыпают. Или хотят уснуть. И идут, идут по ковровым дорожкам. Останавливаются. Полемизируют. Кипами приносят листовки, звонят по телефонам, хрипят, потеряв голос, кричат друг на друга, смеются, обнадеживают — самые храбрые люди России.

У меня свидание в пять часов в одном из райсоветов. Когда выхожу, вижу, что в вестибюле у вешалки разложили на стойке только что полученное оружие (автоматы АКСУ) добровольцы. Оружие меня всегда успокаивает.