Анатомия героя - [26]

Не только поражен и встревожен, но был абсолютно уверен, что произойдет страшное несчастье, так как сон был ужасающей интенсивности и силы. Потому рано утром 30 марта я (цитирую Опять "Убийство часового") не был застигнут врасплох, я ожидал. "Закономерно, ожидаемо раздается телефонный звонок: "Мсье Савенко? С вами говорят из "неотложной помощи". Ваша жена у нас".

В 1980 году, летом, я увидел как во сне трескаются стены (рыжие, охровые) южного города, земля движется, вздымается, расступается и в провалы падают десятками с криками люди. Я жил тогда в Париже, в первом своем парижском апартаменте на улице Архивов. Разбудил меня от сна телефонный звонок. Звонила бывшая жена Елена из Неаполя. "Эд, у нас страшное землетрясение. Пять тысяч человек погибли. Стены…"

"Стой, — сказал я, — сейчас я тебе расскажу, что у вас там происходит". И я пересказал ей свой сон. "Ты видел все это по телевизору?" — спросила она. "У меня нет телевизора", — сказал я.

Я действительно увидел все это вечером в квартире приятеля на телеэкране. Чего-либо суперстранного в этом нет. Дело в том, что в Париже еще весной у нас с Еленой начался новый роман, мы со счастливым удовольствием жили вместе, и, естественно, когда она уезжала, все мои энергетические и духовные' волны были направлены на принятие сигналов оттуда, от нее, из Италии. А она как раз покинула Рим, была на юге Италии.

Мои необычные способности проявлялись и в случаях, казалось бы, незначительных, если вокруг нагнетались годы ожидания, невозможность, нелегкая доступность предмета. Летом 1979 года в Нью-Йорке я множество месяцев ждал гранки своей книги стихов из издательства «Ардис» в штате Мичиган. Это была не только моя первая книга в жизни (мне было уже 36 лет), но книга, где собраны были стихи с 1966 по 1974 годы. Безработный, неудачник, живущий строго под ярмом изуверской самодисциплины, я был очень измотан неудачами, мне нужна была эта книга, эти гранки как никому на свете, как глоток кислорода, я дальше бы жил и боролся еще на той энергии, которую бы она мне сообщила. Гранок не было. В «Ардисе» не торопились. И вот я увидел сон (жил я на углу 83-й улицы и Йорк-авеню), что будто бы черный человек несет в руке продолговатый сверток. Сон ничего не говорил, что за сверток, но само собой разумелось, что это были гранки моей книги. Настолько все было убедительно, что я прямо с кровати, развернувшись, выглянул в окно (спальня была крошечная, и ступни ног едва-едва не упирались в стекла окна). Я увидел далеко внизу темно-синий почтовый фургон и уходящего от него черного почтальона с длинным свертком в руках. Натянув брюки, сунув ноги в туфли, я ринулся по лестнице. Я столкнулся с ним на лестнице где-то у второго этажа. Не говоря ни слова вцепился в пакет. "В чем дело?!" — раздраженно воскликнул черный.

"Это мне! — закричал я. — Савенко. Апартамент 4-б!" Он посмотрел на пакет и отдал мне его, решив, наверное, что я больной. Почему пакет был длинным? Его нарезали по три страницы в «Ардисе». Очевидно, им было лень отрезать каждую страницу. Вот до такой степени я охуел от ожидания плода своей жизни, что видел вперед.

Не обязательно я «видел» только через сны. Ранние видения относятся совсем к подростковому возрасту, так, в 17 лет, не находя в своей жизни ничего героического (а я пылко желал героического), помню, брел я, изуверившись во всем, по своей улице — прозаической 1-й Поперечной, мимо полуподвальной столовой. Было мне тоскливо и шептал я себе что-то гамлетовское, вроде "неужели мне предстоит быть как все, жить среди грубых людей?", как вдруг в летнем хмуром напряжении воздуха блеснула молния и в белом лунном каком-то свете (как лампа дневного света) надо мной появилась, накрыла меня огромная птица, позже я решил, что это был орел. Птица не сказала, но передала мне прямо в мозг: "Ты ОСОБЫЙ. ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ ТАКИМ, КАК ВСЕ. ТЫ ОСОБЫЙ. ТЕБЯ ЖДЕТ ВЕЛИКАЯ СУДЬБА. Ты ОСОБЫЙ". Слова эти напитали меня чудовищной силой, и я жил после на этой силе много лет.

Пару лет назад мне опять привелось встретиться с орлом. Во сне я куда-то долго и опасно карабкался среди безжизненных скал и уже ближе к острому пику прямо-таки весь, напрягая жилы, тянулся к чему-то. — И вот дотянулся и схватился. То, за что я схватился, оказалось могучей лапой огромного орла. И от лапы этой в меня влилась такая жизненная лавина чудовищной по силе животворной энергии, что я проснулся заново родившимся. Моя первая жена Анна называла меня "Дорианом Греем" за несусветную не по возрасту молодость. И сейчас, когда есть у меня и морщины, и седины, знакомые удивляются моей молодости. Я верю в то, что мое общение с пульсациями мира, с его волнами воли и энергии заряжает меня. А бессмертие скучно, наверно. Бессмертие буржуазно. Орел же — символ имперскости. Римские орлы. 0@лы третьего Райха.

Я прилетел в Москву 16 сентября 1993 года. За несколько дней до этого со мной приключилась целая серия сверхнатуральных происшествий. Впервые за долгие 13 лет жизни в Париже (я шел по мосту Архедюка) я увидел внизу бледного утопленника, шевелимого волнами у баржи. На следующий день, идя остриженным в самом центре города, я был ужален в голову три раза тремя пчелами. Откуда, однако, пчелы взялись в асфальтовой пустыне? Прилетев в Москву, я рассказал об этих чрезвычайных происшествиях многим, в частности, своему издателю А. Шаталову, и выразил крайнее удивление и озабоченность, предположив, что это знамения. Когда 21 сентября Ельцин выступил с речью, а затем состоялись кровавые дни, я даже не удивился, настолько был уверен в силе своих супернормальных способностей. Вечером 3 октября, лежа под огнем пулеметов на каменных плитах перед дверью Технического здания телецентра Останкино, я был уверен, что ни одна пуля меня не возьмет. Отползя за прикрытие, оглянувшись, я увидел десятки тел, оставшихся лежать недвижимо. А пчелы у римлян считались символом империи.