Анатомия чувств - [37]

Вы научились контролировать себя. Всякий раз, обмениваясь нежностями, прежде чем делать это, вы сначала осматривались, не наблюдает ли кто за вами. Даже если вы сидели рядом на диване, не обнимались в присутствии ваших родителей. Поцелуи были сторого запрещены, даже самые невинные и абсолютно целомудренные поцелуи в щечку. Виноватые, вы не хотели навлекать на себя подозрения.

Впрочем, были дни, когда вам ничто не угрожало, потому что Сельваджа сама отвергала любую твою попытку приблизиться к ней, дотронуться, поцеловать. Но были и дни, когда она во что бы то ни стало хотела быть рядом с тобой, но вы вынуждены были довольствоваться малым. Только вне дома вы не стесняли себя ни в чем, поскольку никто вас не знал или, во всяком случае, не знал ее, лишь недавно появившуюся в городе.

Даже твои самые близкие друзья — помнишь? — ничего не подозревали о ее существовании. Каждый раз, когда ты встречал кого-то из них, эти дорогие дурачки намекали, что догадываются о существовании девушки, которая так занимает твое время, что на них у тебя не остается ни минутки. Но никогда в жизни они не заподозрили бы, что эта девушка — твоя сестра.

Факт остается фактом: когда вы выходили из дома, вы были свободнее и безумнее. Вы гуляли, держась за руки или даже обнявшись, и, не сдерживаясь, целовались в щеки, в губы, не беспокоясь, что вас кто-то увидит. Вам нужно было выпростать — ужасное слово, я знаю — потребность в пылком проявлении чувств, в контакте, чтобы, исчерпав эмоции, вернуться домой и без труда воздерживаться от опасных проявлений близости.

Вероятные мамины подозрения, если таковые вообще были, в скором времени рассеялись благодаря вашим мерам предосторожности, и это позволило вам с Сельваджей вздохнуть свободнее.

26

Пока вы не обнаружили, что нежности на публике вовсе не были решением проблемы.

Однажды Сельваджа зашла за тобой в бассейн. Для нее стало уже привычным смотреть на твои тренировки. Иногда ты сразу обнаруживал ее присутствие, иногда нет, но если ты знал, что она была рядом, то плыл с удвоенной силой и энтузиазмом, чтобы показать, на что ты способен, преодолевая нагрузки на грани мазохизма, заставляя даже самого Бадольо Ужасного осторожно, но решительно предупреждать тебя: «Полегче, Джованни!» Но ты не обращал внимания, пока не прерывалось дыхание и ты полумертвый не выходил из воды. Ты чувствовал себя разбитым, помнишь? Но все твои жертвы с лихвой возмещались присутствием той, что превращала твою усталость в одно воспоминание, легкую тень на белом листе.

После душа, еще с растрепанными волосами, ты попрощался с Бадольо и поспешил на выход. Она всегда ждала тебя в одном и том же месте, сидя на кирпичном поребрике, украшенном ржавой решеткой.

В тот день, как только она тебя заметила, побежала навстречу, сияя от счастья. Застыв в объятии, вы целовались в губы, нашептывая жаркие слова, как романтические любовники, которые наконец встретились после долгих лет разлуки. Только спустя какое-то время краем глаза ты заметил его, вездесущего Бадольо, который под предлогом сигареты вышел во двор. Он наблюдал за вами, этот гангстер в ацетате, известный проныра по чужим делам, особенно любовным. Ты сразу же развернулся так, чтобы скрыть Сельваджу от его назойливого взгляда. Естественно, тебе было бы сложно сделать вид, что это не ты — урод с сигаретой хорошо тебя знал, — но ты не мог позволить себе разрушить репутацию Сельваджы прежде, чем она у нее появится. Поскольку никто не знал, кто она такая, ты считал своим долгом защищать ее от полицейских взглядов окружающих.

— Что так резко? — спросила она не понимая, когда, взявшись за руки, вы покидали территорию спорткомплекса.

— Там был мой тренер, и он смотрел на нас, — ответил ты. — Нам придется быть осторожнее, любовь моя, — добавил ты шепотом.

Вы выкраивали редкие минутки в распорядке дня как дома, так и вне его. Старались насколько возможно чаще выходить на прогулку после ужина и обмениваться ласками, прячась в парках и на мосту Скалиджеро, пользуясь услугой темных уголков, где вас никто — может быть, хотя и не факт — не узнал бы.

Слабо освещенные места пугали ее, хотя сознания того, что ты рядом и защитишь, хватало, чтобы убедить ее, что они не опасны.

Дома всякий раз, снова и снова, вы ждали, когда ваши родители удалятся в спальню, прежде чем Сельваджа проскальзывала в твою комнату или ты в ее. И там вы разговаривали, смотрели телевизор, пили кока-колу, ели печенье, пока сон не валил вас с ног. Иногда вы исповедывались друг другу. В другие дни не делали ничего, просто прижимались и продолжительно целовались, глядя до бесконечности в глаза друг другу.

Самыми лучшими были дни, когда отец работал целый день в конторе, а мама дежурила в комиссариате. Вы говорили ей, что твои друзья пригласили вас присоединиться к ним, но это была неправда. После того как мама уходила, вы завтракали в постели и оставались в ней часами, обнявшись, говоря милые глупости, или же не спеша, как в начале мирозданья, выходили погулять.

Но чаще всего, как в то проклятое утро, вы предпочитали оставаться дома. К тому же кровать Сельваджи была очень удобной, хотя тебе приятно было приглашать ее и в твою комнату, где тюремная полуторная койка была приставлена к стене и вам неизбежно приходилось тесно прижиматься друг к другу, чтобы не упасть с нее.