Анатоль - [18]

Макс. Тогда нужно гордиться своим дурным глазом.

Анатоль. Ах, нет, я завидую другим! — Знаешь, тем счастливцам, для которых каждый новый шаг жизни — новая победа! — Я всегда должен быть наготове с чем-нибудь покончить; я останавливаюсь, — размышляю, отдыхаю, тащу за собою! — Те, другие, покоряют играя, при самом переживании… Это для них одно и то же.

Макс. Не завидуй им, Анатоль — они не покоряют, они только проходят мимо!

Анатоль. А разве это тоже не счастье? — У них нет, по крайней мере, своеобразного чувства вины, которое составляет тайну наших страданий при расставании.

Макс. Какой же вины?

Анатоль. Разве мы не обязаны ту вечность, которую мы обещаем женщине, вложить в те два года или те два часа, в течение которых мы ее любим? Мы никогда не могли этого, никогда! — С этим сознанием вины мы расстаемся с каждой — и наша тоска обозначает только тихое признание. Это и есть наша последняя крупица порядочности!

Макс. Иногда же наша первая…

Анатоль. И все это причиняет столько страданний!

Макс. Дорогой мой, для тебя все эти длительные связи вообще нехороши… У тебя слишком тонкое чутье.

Анатоль. Как я должен понимать тебя?

Макс. Твое настоящее всегда тащит за собою целый тяжелый багаж неперебродившего прошлого… И вот первые годы твоей любви начинают вновь тлеть и в твоей душе нет сил, чтобы оттолкнуть воспоминания. — Какие же естественные следствия этого? — Они заключаются в том, что даже в наиболее здоровые, наиболее цветущие мгновенья твоего настоящего слышится запах этой тлении — и атмосфера твоего бытия непоправимо отравлена.

Анатоль. Это может быть и так.

Макс. А потому в тебе вечная смесь из прошлого, позднейшего и настоящего; все это постоянные, неясные переходы! Прошлое не является для тебя простым, застывшим фактом, оно не отрешилось от тех настроений, которые вызвали его существование — нет, настроения остаются, давят своим тяжелым бременем, они становятся только бледнее, блеклее — и только мало помалу отмирают.

Анатоль. Пусть так! И из этой туманной области поднимаются болезненные испарения, которые так часто портят мои лучшие мгновения. От них-то я и хотел бы спастись.

Макс. Я замечаю, к величайшему моему изумлению, что человеку иногда хочется изречь нечто глубокомысленное!.. И вот у меня сейчас язык чешется — будь тверд, Анатоль — излечись!

Анатоль. Ты сам ведь смеешься, даже когда произносишь эти слова!.. Возможно, что я был бы способен на это! — Мне не хватает, однако, самого главного — потребности в этом! — Я чувствую, как много я бы потерял в тот день, когда я вдруг нашел бы себя «твердым»!.. Есть так много болезней и только одно здоровье! Здоровье все ощущают одинаково, болезнь всякий по-своему.

Макс. Разве? Что это — тщеславие?

Анатоль. А если бы и так? А ты уж так уверен, что тщеславие недостаток, что ли?…

Макс. Из всего этого я заключаю только, что ты не хочешь уехать.

Анатоль. Быть может, я еще и уеду, — допустим! — Но я должен сам себя огорошить этим — тут не должно быть предвзятости, — предвзятость портит все! — Самое ужасное в этом то, что нужно укладывать вещи в чемодан, велеть позвать извозчика — сказать ему: пошел — на вокзал!

Макс. Я позабочусь о всем этом! (В это время Анатоль идет быстро к окну и смотрит на улицу). Что с тобой такое?

Анатоль. Ничего…

Макс. Ах, да… я было забыл совсем… Сейчас ухожу.

Анатоль. Видишь ли — в настоящее мгновение у меня такое опять настроение, будто?

Макс. —

Анатоль. Будто я обожаю ее!

Макс. Этому есть одно простое объяснение: что ты действительно обожаешь ее — в это мгновение!

Анатоль. Прощай пока — но извозчика еще не нанимай!

Макс. Не будь таким малодушным!.. Скорый поезд в Триест отходит еще через четыре часа — багаж можно и после прислать.

Анатоль. Очень благодарен!

Макс(у дверей). Не могу никак уйти без афоризма!

Анатоль. Пожалуйста?

Макс. Женщина — загадка!

Анатоль. О!

Макс. Дай же кончить! Женщина загадка: — так говорят! Какой загадкой были бы мы для женщины, если бы она была достаточно умна, чтобы подумать об этом.

Анатоль. Браво! браво!

Макс делает низкий поклон и уходит…

Анатоль (некоторое время один, ходит по комнате взад и вперед; затем садится к окну и курит папироску. Звуки скрипки раздаются с верхнего этажа — пауза — слышны шаги в коридор… Анатоль настораживается, встает, кладет папироску на пепельницу и быстрыми шагами идет навстречу входящей глубоко лавуалированной Эльзе.

Анатоль. Наконец-то!..

Эльза. Да, уже поздно… да, да! (Снимает шляпу и вуаль) — Я не могла раньше — никак невозможно!

Анатоль. Не можешь ли ты объяснить мне?… Ожидание делает меня таким нервным! Зато — ты останешься?..

Эльза. Не надолго, друг мой — мой муж…

Анатоль с досадой отворачивается.

Эльза. Видишь — какой ты опять!.. Ведь я же ничего тут не могу поделать!

Анатоль. Ну, да — твоя правда!.. Раз это так — нужно приноравливаться… Иди, сокровище мое, сюда!.. (Они подходят к окну).

Эльза. Меня могут увидеть!..

Анатоль. Теперь темно — кроме того эта занавеска закрывает нас! Так досадно, что ты не можешь остаться подольше!.. Я не видал тебя уже целых два дня!.. Да и последнее свидание продолжалось всего лишь несколько минут!