Анастас Иванович Микоян: человек и политик - [99]

В целом из беседы с президентом Микоян, помимо конкретных кубинских дел, особо выделил соображения Кеннеди в отношении желательности сохранения статус-кво между СССР и США, так сказать, в мировом масштабе. Правда, своих рекомендаций или комментариев в этой связи осторожный Микоян в телеграмме не высказывал.

В разговоре со мной Микоян признал, что в Москве был момент «большой тревоги» по поводу возможных военных акций США против Кубы 29 или 30 октября. Считались весьма вероятными такие действия, которые были бы чреваты крупным военным конфликтом между СССР и США, а советское руководство понимало крайнюю нежелательность и опасность такого развития событий и стремилось срочно найти выход из положения, (которое, добавлю от себя, возникло в результате его же спорного решения о размещении ядерных ракет на Кубе).

Взаимное потрясение, которое пережили оба правительства в период кризиса, как согласились Микоян и Кеннеди, убедило их в том, что надо исподволь искать пути, более подходящие для решения конфликтов, вообще держать курс на улучшение отношений между обеими странами.

Фрагмент из книги:

Добрынин А. Ф.Сугубо доверительно.

М., 2016.

1.9. Г. А. Куманев [451] о встречах и беседах с А. И. Микояном

В 70-е годы судьба предоставила мне возможность не раз встречаться с Анастасом Ивановичем Микояном. Встречи проходили чаще всего в его небольшом рабочем кабинете (как члена Президиума, а затем консультанта Президиума Верховного Совета СССР) в Кремле или на государственной даче в Горках-Х. Мы подолгу, иногда по два-три часа вели беседы на исторические и политические темы. Микоян всегда весьма охотно отвечал на мои многочисленные вопросы и порой мне даже казалось: он словно спешил передать как можно больше из того, что сохранила его удивительная память. Вместе с Микояном, его помощником и секретарем мы также работали над воспоминаниями Анастаса Ивановича о событиях кануна и периода Великой Отечественной войны. (После кончины А. И. Микояна его дача в Горках-Х была сразу же опечатана, а подготовленная к изданию рукопись книги — около 40 авторских листов — изъята представителями КГБ и Отдела административных органов ЦК КПСС. Ее нынешняя судьба мне неизвестна.)

(…)

Конечно, находясь рядом со Сталиным и так или иначе проводя его курс, Микоян не мог остаться в стороне как от огромных исторических свершений советской эпохи, так и от тех страшных бед и преступлений, которые принес нашему народу и другим народам режим личной власти. И тем не менее Микояна не следует ставить в один ряд с такими одиозными фигурами, как Берия, Каганович, Ежов, Андреев, Маленков, Мехлис, Шкирятов или Вышинский, чьи руки обильно обагрены кровью невинных жертв. Немало фактов говорят о том, как пытался Анастас Иванович, находясь в сложнейших условиях, ослабить преступные действия, отмежеваться от них, кому-то помочь и т. п. Еще в первой половине 60-х годов мне довелось работать в Кремлевском архиве ЦК КПСС. (…) Здесь я получил возможность ознакомиться с большим количеством очень важных документов, испещренных различными резолюциями, начиная с резолюций Сталина. Их было много, в том числе весьма жестоких и суровых. Но ни одной подобной резолюции, написанной рукой Анастаса Ивановича, встретить не удалось. Когда я спросил последнего помощника Микояна — Бориса Ивановича Шагурина, — есть ли такие резолюции, он ответил: «Вы их не найдете, потому что таким недостойным „творчеством“ Анастас Иванович никогда не занимался».

Неоднократно во время бесед Микоян давал характеристики тем или иным политическим, военным и хозяйственным деятелям. Чаще всего в центре его внимания, естественно, оказывалась фигура Сталина. О нем он отзывался достаточно объективно, отмечая и сильные стороны характера «хозяина Кремля» (незаурядные организаторские способности, феноменальную память и работоспособность, широчайший кругозор, твердость и целеустремленность), и отрицательные (непомерную жестокость, грубость, черствость, коварство, лицемерие, цинизм). Две темы, органично связанные с «великим вождем», особенно волновали Микояна: репрессии предвоенных лет и события Великой Отечественной войны. К ним он возвращался постоянно, добавляя все новые и новые штрихи, детали, факты и оценки к уже рассказанному ранее.

«Запомните, — сказал во время одной беседы Анастас Иванович, — Сталин в конце 30-х годов — это совершенно изменившийся человек: до предела подозрительный, безжалостный и страшно самоуверенный. О себе нередко говорил уже в третьем лице. По-моему, тогда он просто спятил. Впрочем, таким Сталин снова предстал перед нами и в последние три-четыре года до своей смерти.

Его упрямство, — продолжал Микоян, — большая самоуверенность и большое самомнение очень дорого стоили стране, нашему народу. Сталин фактически обеспечил внезапность фашистской агрессии со всеми ее тяжелыми последствиями. Говорить с ним весной и особенно в начале лета 1941 г. о том, что Германия в любой день может напасть на СССР, было делом абсолютно бесполезным. Сталин уверовал в то, что война с немцами может начаться где-то в конце 1942 г. или в середине его, т. е. после того, как Гитлер поставит Англию на колени. Воевать же на два фронта, по его мнению, фюрер никогда не решится. „А к этому времени мы успешно выполним третью пятилетку, и пусть Гитлер попробует тогда сунуть нос“, — уверенно заключал Сталин. Но когда кто-то начинал убеждать вождя, что появились новые достоверные свидетельства о концентрации германских войск, о секретных заявлениях и решениях правителей рейха, словом, о возрастании опасности нападения, то он быстро выходил из себя и в резко угрожающем тоне пресекла дальнейшую информацию».