, которые до конца оставались Фомами неверующими, обсерватории были в северных задымленных городах, атмосфера там все время находилась в движении, а Скиапарелли работал в Милане, Пикеринг — в горах над пустыней Аризона. «Антиканалисты» проводили хитроумнейшие эксперименты: без всякой системы наносили на диск точки и кляксы, которые при большом удалении соединялись в систему каналов, а потом спрашивали: «Почему их не видно через сильные инструменты? Почему невооруженным глазом можно увидеть каналы и на Луне? Почему не видели никаких каналов первые исследователи, а после сообщения Скиапарелли все заплясали под его дудку?» А «каналисты» отвечали: «В дотелескопную эру никто никогда каналов на Луне не видел. Большие телескопы невозможно использовать на полную апертуру, то есть максимальное увеличение, так как земная атмосфера недостаточно спокойна, а эксперимент с рисунком — просто ловкий трюк». У них на все были ответы. Они говорили: Марс — это огромный замерзший океан, каналы — трещины, возникающие в ледяных полях от ударов метеоритов; или: каналы — это широкие долины, по которым весной текут талые воды, и тогда на склонах расцветает марсианская растительность. Спектральный анализ перечеркнул и этот вариант: слишком мало оказалось там воды. Тогда в каналах увидели глубокие ущелья, длинные каньоны, по которым, гонимые постоянными воздушными течениями, плывут от полюсов к экватору реки облаков. Скиапарелли никогда впрямую не утверждал, что они — творение разумных существ; просто он использовал двусмысленность термина «канал»; эта стыдливость миланского астронома и его последователей была весьма знаменательна: они не называли вещи своими именами, они только чертили карты; однако у Скиапарелли в бумагах нашли рисунки, объясняющие, каким образом может происходить раздвоение: когда полая вода врывается в параллельные русла, до этого сухие, она внезапно затемняет линии, как будто пустили тушь в зарубки на дереве. Противники же не только отрицали существование каналов, не только громоздили негативную аргументацию, но с течением времени стали испытывать к ним что-то вроде ненависти. Уоллес
[6], соратник Дарвина в создании теории эволюции, так что даже не астроном, человек, который ни разу в жизни, наверно, не взглянул на Марс в телескоп, в памфлете на сотню страниц разгромил вместе с каналами гипотезу о существовании жизни на Марсе. «На Марсе, — писал он, — не только не живут разумные существа, как это утверждает мистер Лоуэлл, но, более того, эта планета вообще не приспособлена для жизни». Среди ареологов не было нейтральных, каждый должен был объявить свое кредо. Следующее поколение «каналистов» писало уже о марсианской цивилизации, и раскол усиливался; одни утверждали: Марс — живое поприще деятельности разума; безжизненный труп — отвечали другие. Потом Саэко заметил таинственные вспышки, очень недолгие, угашаемые образующимися тучами; для вулканических извержений они были слишком кратковременны и возникали при противостоянии планет, так что нельзя было говорить, будто они вызваны отблесками солнца на ледяных склонах гор; произошло это еще до открытия атомной энергии, поэтому гипотеза о марсианских ядерных испытаниях появилась позже… Одна из сторон должна быть права; в первой половине XX века сошлись на том, что геометрически правильных каналов Скиапарелли не существует, но есть
нечто, что позволяет их увидеть, глаз
досказывает, но не галлюцинирует: слишком много людей в разных точках Земли видели их. Конечно, это не разводья в ледяных полях и не потоки низких туч, плывущие в каньонах, а
нечто непонятное, загадочное, что когда-нибудь увидят и человек, и фотообъективы автоматических зондов.
Пиркс никому не рассказывал, какие мысли возникают у него при чтении этих книг, но Берст, проницательный и беспощадный, как и подобает первому на курсе, проник в его тайну и на несколько недель сделал всеобщим посмешищем, прозвав его «канальщиком Пирксом», придерживающимся в астрономии доктрины: «Credo, quia non est»[7]. Ведь Пиркс знал, что нет никаких каналов и, более того, нет ничего похожего на них. Да и как он мог не знать, если Марс давно уже был исследован: если он сам сдавал коллоквиумы по ареографии и не только должен был ориентировать карты фотосъемки под бдительным оком ассистентов, но и на практических занятиях совершать посадку — в симуляторе — на дно этого самого Агатодемона, где он сейчас и стоит — в кабинете Романи перед полкой с трудами по ареологии, ставшими ныне музейными экспонатами. Разумеется, он все знал, но знание это хранилось в его мозгу совершенно обособленно и не подвергалось проверке, словно любая проверка была сплошным надувательством. Словно продолжал существовать другой, покрытый правильной геометрической сетью каналов, недостижимый и таинственный Марс.
Когда летишь с Земли на Марс, наступает такой период, такая полоса, когда невооруженным глазом начинаешь видеть (и притом долго, часами) то, что Скиапарелли, Лоуэлл и Пикеринг наблюдали только в редкие мгновения неподвижности атмосферы. Иногда в течение суток, а то и двух в иллюминаторах видятся каналы — бледные линии на буром недружелюбном диске. А потом, когда приблизишься к планете, они начинают смазываться, стираться и уплывают один за другим в небытие, бесследно исчезают, и остается только расплывчатый диск, унылая безучастность которого как бы насмехается над порожденными им же самим надеждами. Правда, через несколько недель полета
