Ананке - [12]

Когда в шесть утра Пиркс явился на заседание, оказалось, что их самозваную комиссию Земля аннулировала, так что они были свободны; заседания начнутся — официально и легально — только после присоединения землян. Отставленные эксперты сразу поняли, что нынешнее их положение куда как выгодней: решать ничего не надо, а можно спокойно подготавливать предложения и требования высшим инстанциям, то есть Земле. На Большом Сырте положение с материалами было достаточно сложное, но не критическое, а вот на Агатодемоне в случае задержки поставок не позже чем через месяц придется свернуть работы: помощи от Сырта не дождешься. Подходят к концу не только строительные материалы, но и вода. В ближайшее время придется ввести режим строжайшей экономии.

Пиркс слушал все это вполуха: принесли главную регистрирующую аппаратуру с «Ариеля». Тела погибших запаяли в цинковые гробы, но пока еще не решили, где их хоронить — здесь, на Марсе, или на Земле. Заняться разбором записей регистрирующих приборов пока было нельзя, требовалась кое-какая предварительная обработка, и потому шло обсуждение вопросов, не связанных непосредственно с катастрофой: удастся ли избежать гибели «Проекта», мобилизовав весь малый ракетный флот, сможет ли он в достаточно короткий срок доставить жизненно необходимый минимум грузов. Пиркс понимал целесообразность подобных дебатов, но в то же время ему было трудно отделаться от мысли о двух стотысячниках, находящихся на пути к Марсу, которые как бы заранее списывались со счета, словно их неспособность летать на этой линии была уже доказана. Но все-таки что будет с ними, раз уж они вынуждены совершать тут посадку? Все уже знали реакцию американских газет, кроме того, в зал время от времени доставляли радиограммы с изложением выступлений политиков. Ситуация складывалась скверная: представители «Проекта» еще даже не начали давать объяснения, а уже попали под массированный огонь обвинений. Прозвучали даже выражения типа «преступное легкомыслие». Все это Пирксу надоело; в десятом часу он выскользнул из прокуренного зала и, воспользовавшись любезностью механиков группы обслуживания космодрома, поехал на маленьком вездеходе к месту катастрофы.

День для Марса был, пожалуй, теплый и даже облачный. Небо имело не рыжий, а скорей розоватый оттенок; в такие дни кажется, что Марсу присуща особая, отличная от земной, суровая красота, чуть завуалированная, словно бы еще не очищенная, но что вот-вот с первыми яркими лучами солнца она родится из песчаных бурь и пыльных смерчей; однако ожидания эти никогда не исполняются, хотя речь идет не о погоде, а о прекраснейшем из пейзажей, какой может продемонстрировать планета. Проехав мили полторы по бетону посадочного поля, вездеход безнадежно увяз в песке. На Пирксе был легкий полускафандр, каким здесь пользовались все, ярко-голубой, очень удобный по сравнению с космическими, с облегченным благодаря открытой циркуляции кислорода ранцем; правда, в системе обогрева скафандра что-то было не в порядке: стоило чуть вспотеть — пришлось брести по движущимся барханам, — как сразу же запотели стекла шлема, но здесь это было нестрашно, так как под шлемом на груди скафандра свисали мешочки, точно сопли у индюка, — в них можно всунуть руки и изнутри протереть стекла; способ примитивный, но зато эффективный.

На дне огромной воронки работало множество гусеничных машин; ход к командному отсеку напоминал шахтный штрек, с трех сторон для защиты от сыплющегося песка его закрепили листами гофрированного алюминия. Половину воронки занимала центральная часть корпуса ракеты, огромная, как выброшенный на берег трансатлантический лайнер; под ней возились с полсотни человек — и они, и даже экскаваторы и краны казались муравьями, копошащимися вокруг трупа исполина. Восемнадцатиметровый нос ракеты, почти целый, отсюда не был виден, его отбросило метров на четыреста; удар, очевидно, был страшный, поблизости находили кусочки оплавленного кварца — кинетическая энергия мгновенно перешла в тепловую, вызвав температурный скачок, как при падении метеорита, хотя скорость была не очень велика, в пределах звуковой. У Пиркса создалось впечатление, что несоответствие между размерами ракеты и средствами, какими располагает Агатодемон, не настолько велико, чтобы оправдать беспорядок в организации работ; конечно, приходится импровизировать на ходу, но слишком уж много было в этой импровизации безалаберности, вызванной, очевидно, сознанием, что убытки просто несообразно огромны. Пропала даже вода, так как цистерны все до единой лопнули и песок поглотил тысячи гектолитров, прежде чем остатки превратились в лед. Этот лед производил особенно жуткое впечатление: из корпуса, распоротого трещиной метров в сорок, вываливались грязные, глянцевитые ледопады, опираясь причудливыми гигантскими сосульками на барханы, — точно гибнущая ракета выбросила из своего чрева застывшую Ниагару. Правда, температура была минус восемнадцать, а ночью упала до минус шестидесяти. Из-за льда останки «Ариеля» выглядели страшно древними, можно было подумать, что они тут лежат с незапамятных времен. Чтобы пробраться внутрь, его приходилось ломать и откалывать. Из ракеты вытаскивали уцелевшие контейнеры, целые горы их лежали на краю воронки, но работа шла как-то вяло. Доступ в кормовую часть был закрыт, она была оцеплена канатами, на которых трепетали под ветром красные флажки, знак радиоактивного заражения. Пиркс обошел место катастрофы поверху; две тысячи шагов насчитал он, прежде чем оказался над закопченными жерлами дюз и остановился, со злостью наблюдая за тем, как рабочие тащат и никак не могут вытащить единственную уцелевшую цистерну с топливом: цепь то и дело соскальзывала. Ему казалось, что пробыл он тут совсем недолго, как вдруг кто-то тронул его за плечо и показал на датчик запаса кислорода. Давление в баллонах упало, так что надо было возвращаться, поскольку запасных он не взял. По часам выходило, что около останков ракеты он провел почти два часа.