Анализ теории рефлексивности и реальные методы изучения и влияния на финансовый рынок - [4]

Спрэды по кредитным ставкам продолжали увеличиваться. Почти все крупные банки объявили в четвёртом квартале о существенных списаниях, а некоторые заявили о том, что списания могут продолжиться и в 2008 году. Это оповещение впоследствии неоднократно корректировалось, отчего возникло впечатление, что компании попросту потеряли контроль над своими балансами.

Бедствие перекинулось с рынка жилья в индустрию кредитных карт, автокредитования и коммерческой недвижимости” и “нынешний кризис… распространился из одного сектора рынка в другие, особенно в те которые используют новые структурированные и синтетические инструменты”.

Больше того, глобализация финансовых рынков сделала кризис поистине всемирным. Чему существенно, и это Сорос оценивает совершенно верно, поспособствовала асимметричная структура современной глобализации, которая “благоприятствует США и другим развитым странам, находящимся в центре финансовой системы… поскольку… держать деньги в центре системы спокойнее, чем на периферии. Подобная ассиметрия вкупе с ассиметричным стимулированием к развитию кредитования в развитых странах привела к перетаскиванию сбережений всего мира с периферии в центр”. Отсюда и моментальный отток капиталов с рынков менее развитых стран при малейших поводах для беспокойства инвесторов.

В принципе весь этот вышеописанный процесс, начавшийся с появления первых признаков паники на финансовых рынках, и является настоящим кризисом. А поэтому с точки зрения решения вопроса о значимости парадигмы, предложенной Соросом, важно понять, как “рефлексивные связи приводят к возникновению” именно этого “саморазвивающегося исторического процесса”.

И вот тут Сорос сам себя критикует, заявляя, что “поведение финансовых рынков должно рассматриваться как достаточно непредсказуемый исторический процесс, а не процесс, определяемый раз и навсегда установленными законами”. Больше того, он утверждает, что “теория рефлексивности… с самого начала отрицает свою способность предсказывать и объяснять социальные явления, поскольку при возникновении рефлексивности социальные процессы становятся непредсказуемыми”, и её “вряд ли можно признать теорией в научном смысле, потому что она не даёт объяснений и не позволяет делать прогнозы”. Наконец, даже с чисто утилитарной точки зрения (возможности использования для успешной игры на бирже) эффект использования теории рефлексивности оказывается достаточно проблематичным, если уж сам автор вынужден признать: “Достаточно спорным остаётся вопрос, в какой степени мой финансовый успех явился следствием моей философии, ведь теория рефлексивности не позволяет делать какие-либо определённые предсказания”.

Тем не менее, если воспринимать теорию Сороса не как теорию, а как сигнал или призыв для пересмотра классических взглядов и подходов к анализу современного финансового рынка, то её появление можно считать знаковым, поскольку она “утверждает, что социальные процессы в корне отличаются от природных явлений”, а потому “большой ошибкой было бы моделировать экономику исходя из постулатов ньютоновской физики… Следовательно, теория рефлексивности требует пересмотреть то, как учёные, занимающиеся социальными науками (особенно экономисты), воспринимают окружающий мир”.

Предварительный подробный разбор современного мирового кризиса как раз и нужен был для того, чтобы найти место реального использования социологии в современной экономике. Так этап формирования глобального кредитного кризиса не нуждается в помощи социологии для его выявления и предотвращения, потому что он полностью обусловлен использованием мошеннических схем и инструментов (structured investment venicles, ninja loans, хеджевые фонды, использующие финансово необеспеченные механизмы типа leverage), а значит способен повторяться вновь и вновь, если не будут разработаны и введены общемировые стандарты выявления и достаточно быстрого устранения этих факторов.

Но вот развитие кризиса и выявление, а в идеале и купирование паник на бирже, действительно требуют вмешательства социологии в экономику, поскольку не объясняются и тем более не купируются чисто экономическими методами. Однако, именно на этом этапе теоретические разработки Сороса и прекращаются.

И в первую очередь потому, что на практике оказалось, что критиковать других легче, чем самому избавиться от проявлений варварства специализации. Недаром Хосе Ортега-и-Гассет (Восстание масс. Вопросы философии. N3, N4. 1989) подмечал, что особенностью нашего времени является появление “специалиста”, который, зная “в совершенстве свой крохотный уголок вселенной,.. во всех вопросах ему неизвестных” ведёт себя “с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и специалисту”.

И Сорос, будучи знатоком экономики и к тому же очень удачливым игроком на бирже, сам, критикуя либерализм за опору на физические законы Ньютона, тут же заявляет: “Рефлексивность чем-то напоминает принцип неопределённости в квантовой физике, установленный Вернером Гейзенбергом”, а потому берёт за основу для создания своей экономической теории - теорию физических законов микромира, то есть объясняет процессы биржевой экономики с точки зрения физики микромира. Вот откуда взялся “принцип неопределённости”, который хоть и относительно, с точки зрения Сороса, “применим в отношении социальных процессов”, если под применением можно понимать констатацию самим автором факта, что его теорию “вряд ли можно признать теорией в научном смысле, потому что она не даёт объяснений и не позволяет делать прогнозы”.