Анализ теории рефлексивности и реальные методы изучения и влияния на финансовый рынок - [3]

Причём речь идёт не о “моральном риске”, под которым понимается увеличение вероятности того, что наличие страховки изменит поведение застрахованного лица в сторону увеличения риска, а о прямом мошенничестве, поскольку весь этап закладки фундамента современного экономического кризиса представляет собой строительство классической многоуровневой финансовой пирамиды. Ибо её строители, имеющие экономическое образование не могли не понимать, что они создают, и максимум на что они могли надеяться - это на то, что строительство протянется достаточно долго, и они успеют выйти из неё, сохраняя в неприкосновенности полученные мошеннические дивиденды. И это касается не только генералов финансового рынка, но рядовых обывателей, которые многократно перезакладывая своё имущество, не могли не понимать, что занимаются банальным обманом своих кредиторов.

Более того, даже финансовая катастрофа банка Societe Generale, связанная с деятельностью трейдера и принёсшая банку убытки в размере 7,2 миллиарда долларов, не могла быть простой ошибкой трейдера, поскольку не могла быть следствием однократного проигрыша на бирже, а, следовательно, требовала от него мошеннического скрывания своих потерь.

А вот почему всё это допустили финансовые органы ведущих экономических стран - другой вопрос. Вряд ли это можно объяснить по Соросу “постепенным снижением роли финансовых регуляторов и ускорением инновационных процессов в области финансов”, основанными “на чрезмерной уверенности в механизме рынка” из-за приверженности к “рыночному фундаментализму” - теории laissez-faire. Скорее всего, это объясняется тем, что сиюминутные политические дивиденды от на глазах растущего ВВП оказались для политической элиты важнее, чем несколько отдалённое будущее, расхлёбывать которое придётся уже другим лидерам или партиям.

Вот почему причина образования условий для возникновения кризиса не в кредитовании, как считает Сорос, а в мошеннических инструментах, которыми оно осуществляется.

Но как только кризис разразился, причём в конкретном случае спусковым крючком для него послужили известия “о том, что Bear Stearns объявил о банкротстве двух хеджевых фондов, работавших на рынке ипотечных кредитов, а также приостановил выдачу клиентам наличных средств из своего третьего фонда”, так сразу начали действовать не столько экономические, сколько другие факторы, называемые Соросом рефлексивностью, а на самом деле представляющие психологическую реакцию финансовых масс на угрозу их благополучному существованию.

При этом, как это и должно быть при возникновении паники, “события на финансовых рынках начали разворачиваться с поразительной скоростью”. В первую “очередь проблемы быстро распространились на CDO, в особенности синтетические, созданные из верхушки субстандартных ипотечных кредитов. Сами по себе CDO не могли продаваться на рынке, однако существовали кредитные индексы, к которым были привязаны базовые портфели различных синтетических обеспеченных долговых обязательств. Инвесторы, искавшие защиты от рисков, и продавцы коротких позиций, стремившиеся заработать, моментально приступили к продаже таких индексных бумаг, чем поставили под сомнение устойчивость CDO.

А поскольку “инвестиционные банки учитывали значительную долю CDO вне своих балансов, используя для этого структурированные инвестиционные компании (SIV)”, которые “финансировали свои торговые позиции за счёт выпуска коммерческих ценных бумаг с покрытием в виде своих собственных активов”, то “после того как ценность CDO стала сомнительной, рынок таких коммерческих ценных бумаг исчез почти сразу, а инвестиционным банкам пришлось выручать собственные SIV из беды”, понеся при этом “огромные потери”.

“При нормальном ходе событий они могли бы переоформить такие кредиты в виде облигаций, обеспеченных кредитами (collateralized loan obligations, CLO), а затем продать CLO. Однако рынок CLO замер вместе с рынком CDO, в результате чего на руках у банкиров осталось около 250 миллиардов плохих активов. Некоторые банки позволили своим SIV обанкротиться, а другие отказались от обязательств по финансированию leveraged buyouts.

Всё это вкупе с размерами убытков, понесённых банками, заставило нервничать фондовый рынок, и движение цен на нём стало хаотичным. Так называемые нейтральные к рынку хеджевые фонды, использующие высокое плечо для работы с незначительными колебаниями рыночных цен, отказались от своей стратегии нейтральности и понесли необычайно крупные потери. Несколько таких фондов прекратили работу, что подорвало репутацию их организаторов.

Всё это оказало серьёзное давление на банковскую сферу. Банкам пришлось включать в свои балансы дополнительные позиции, в то время как базовый капитал снижался из-за непредвиденных потерь. Банкам было крайне сложно оценить размер собственных возможных потерь, но ещё сложнее было оценить размер возможных потерь партнёров. Поэтому они крайне неохотно кредитовали друг друга. В конце концов, обеспечение ликвидности - основная обязанность центральных банков. Со временем эти препятствия были преодолены. Рынок был обеспечен ликвидностью, однако кризис продолжался.