Анабасис во времени - [41]

Зато Шахразада развеселилась не на шутку. Как будто в город нагрянул цирк и на арену вот-вот выпустят слонов.

— Это ифрит, господин, — торжествующе объявила она. — Он уже почуял нас. Гляди — меняет направление.

Смерч и впрямь изменил курс. Проклятье! Теперь им никак не добраться до саней. В панике Биллингс наблюдал, как темно-коричневая громада, кружась, замерла в десяти метрах от оазиса. Гул стих, и пыль (пыль ли?) начала обретать форму. Вот обозначились две огромные косолапые ступни, крючковатые ручищи. Потом голова, похожая на исполинский перевернутый медный котел с карикатурной физиономией. Зато какой! Глаза как мельничные жернова, широкий, чуть курносый нос. В зияющей пропасти рта топорщатся два ряда зубов размером с надгробия. Существо клацнуло зубами, и на землю посыпались искры.

Биллингс прицелился исполину в голову-котел, свободной рукой обнял Шахразаду. Аромат недда обволакивал, проникая в каждую клеточку тела. Биллингс многое бы отдал, чтобы вымахать на шесть метров и сразиться с монстром врукопашную. Мечты мечтами, а в реальности надо подождать, пока существо войдет в зону действия морозителя — тогда он уложит его на лопатки легким, принятым в двадцать втором веке способом. Однако монстр и не думал приближаться. Оскалившись напоследок, он попятился и завертелся столбом. Поднялся гул, быстро переросший в жуткую какофонию. Исчезла карикатурная физиономия, за ней голова, руки и ноги. Вскоре смерч обрел прежнюю форму и скрылся в том же направлении, откуда появился.

Биллингс ошарашенно смотрел ему вслед, потом нехотя убрал руку с плеч девушки и опустился на поваленный ствол. Шахразада села рядом; на полных щеках играл румянец, глаза победно сверкали.

— О господин, я безмерно рада, что ты избрал путь к своему дворцу через Занавес. Многие годы я мечтала попасть сюда и отомстить джиннам за все беды, причиненные моему народу. Давай же немедля отправимся в Медный город, где обитают злодеи, и воплотим мои замыслы в жизнь.

Очередной сюрприз! Не многовато ли на сегодня?

— Так ты знаешь, где мы? — недоверчиво прищурился Биллингс.

— Разумеется, господин. За Занавесом, в стране джиннов. Прежде мне не доводилось бывать здесь, ибо простому смертному не под силу проникнуть сюда без посторонней помощи, но узрев Медный город, я заподозрила истину, а шпионящий ифрит подтвердил мои догадки. Они напуганы, господин, и мы должны воспользоваться этим, дабы заточить их в медные кувшины и бросить в море.

Шахразада говорила с пылом истинного крестоносца, а кольцо на пальце лишь добавляло ей воинственности. На ум невольно пришла Кэрри Нейшн[3] с неизменным топором. Биллингс тяжело вздохнул. Не хватало только ввязаться в ее одиночный джихад против джиннов.

— Расскажи поподробнее про Занавес, — попросил он и быстро добавил: — Конечно, я слыхал о нем, но хорошо бы освежить память.

Шахразада охотно откликнулась на просьбу.

— Желаешь, чтобы я рассказала? Изволь. Но придется начать с самого начала.

3. ЗАНАВЕС

— Однажды, на заре моей юности, в дом отца, визиря, явился бедный рыбак и предложил за миску похлебки купить у него медный кувшин, который он выловил неводом и чье горлышко было запечатано свинцом с оттиском перстня господина нашего Сулеймана ибн Дауда. Отец накормил беднягу, принял в уплату кувшин и спрятал во дворе. На следующее утро я случайно наткнулась на него и взяла в руки, дивясь его тяжести. Таинственная печать только разожгла мое любопытство, поэтому я отправилась на кухню, взяла у кухарки нож и соскребла свинец. Внезапно из горлышка повалил дым, который поднялся до облаков и пополз по лицу земли, и когда дым вышел целиком, то собрался, сжался, затрепетал и сделался ифритом с головой в облаках и ногами на земле. И голова его была как купол, руки как вилы, ноги как мачты, рот словно пещера, зубы точно камни, ноздри как трубы, и глаза как два светильника, и спутанные космы цвета дорожной пыли. При виде ифрита я задрожала всем телом, рассудок мой помутился от страха. Заметив меня, ифрит воскликнул: «Нет бога, кроме Аллаха, и Сулейман — пророк Его! О пророк Аллаха, не убивай меня! Я не стану больше противиться твоему слову и не ослушаюсь твоего веления!» Тогда я ответила: «О марид, ты говоришь: «Сулейман — пророк Аллаха», а Сулейман уже тысяча восемьсот лет как умер, и мы живем в последние времена перед концом мира. Какова твоя история, и что с тобой случилось, и почему ты вошел в этот кувшин?» Услыхав эти слова, марид воскликнул: «Нет бога кроме Аллаха! Радуйся, о дева!» — «Чем же ты меня порадуешь?» — спросила я. И ифрит ответил: «Тем, что убью тебя сию же минуту злейшей смертью». «За что ты убиваешь меня и зачем нужна тебе моя жизнь, когда я освободила тебя из кувшина?» — «Пожелай, какой смертью хочешь умереть и какой казнью быть казнена!» — прогудел ифрит. «В чем мой грех?», — вскричала я. «Послушай мою историю, о дева», — сказал ифрит, и я ответила: «Говори и будь краток, а то у меня душа уже ушла в пятки». «Знай, о дева, что я один из джиннов-вероотступников, и мы, я и Сахр, ослушались Сулеймана, сына Дауда, — мир с ними обоими! И Сулейман прислал своего визиря, Асафа ибн Барахию, и он привел меня к Сулейману насильно. И поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против меня на помощь Аллаха и предложил мне принять истинную веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин, и заточил меня в нем, и запечатал кувшин свинцом, оттиснув на нем величайшее из имен Аллаха, а потом отдал приказ праведным джиннам, и они понесли меня и бросили посреди моря. И я провел в море сто лет и сказал в своем сердце: всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки. Но прошло еще сто лет, и никто меня не освободил. И прошла другая сотня лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я открою сокровища земли. Но никто не освободил меня. И прошло еще четыреста лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я исполню три желания. Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: всякого, кто освободит меня, я убью и предложу ему выбрать, какою смертью умереть! И вот ты освободила меня, и я предлагаю тебе выбрать, какой смертью ты хочешь умереть». Услыхав этот рассказ, я почти смирилась с незавидной участью и обратилась к иф-риту со словами: «Помилуй меня в награду за то, что я тебя освободила». «Но ведь я и убиваю тебя только потому, что ты меня освободила!» — воскликнул ифрит. Тогда я подумала: «Это джинн, а я человек. Аллах даровал мне совершенный ум. Вот я и придумаю, как погубить его хитростью и умом, пока он измышляет, как погубить меня коварством и мерзостью». И я обратилась к ифриту: «Моя смерть неизбежна?» Ифрит ответил: «Да». Тогда я взмолилась: «Заклинаю тебя величайшим именем, вырезанным на перстне Сулеймана ибн Дауда, позволь спросить тебя об одной вещи и скажи мне правду». При упоминании величайшего из имен ифрит затрясся, задрожал и молвил: «Хорошо, спрашивай и будь кратка!». И я сказала: «Говоришь, ты был в кувшине, а кувшин не вместит даже твоей руки или ноги. Так как же он вместил тебя всего?» — «Так ты не веришь, что я был в нем?» — вскричал ифрит. «Никогда не поверю, пока не увижу тебя там своими глазами», — отвечала я. И тогда ифрит встряхнулся, и стал дымом над морем, и собрался, и мало-помалу стал входить в кувшин, пока весь дым не оказался в кувшине. Не мешкая, я схватила свинцовую пробку с печатью, и закрыла ею кувшин, и закричала ифриту: «Выбирай, какой смертью ты желаешь умереть, ибо я брошу тебя в море!» Услыхав это, ифрит попытался выбраться, но не смог, ибо печать Сулеймана держала его в заточении, коего и заслуживает презреннейший, грязнейший и ничтожнейший из ифритов. Потом я понесла кувшин к берегу моря, и ифрит кричал: «Нет, нет!» — а я говорила: «Да, да!» Марид смягчил свои речи и стал смиренным и сказал: «Что ты хочешь со мной сделать, о дева?» И я ответила: «Брошу тебя в море и заставлю тебя пробыть там, пока не настанет Судный час. Не говорила ли я тебе: «Пощади меня — пощадит тебя Аллах, не убивай меня — не убьет тебя Аллах!» — но ты не внял моим словам и хотел только обмануть меня, и Аллах отдал тебя мне в руки, и я обманула тебя». «Открой меня, — вскричал ифрит, — а в благодарность за свободу я поведаю тебе о Занавесе, что отделяет мир людей от страны джиннов, и куда не проникнуть простому смертному!» — «Нет, сначала говори, и если меня удовлетворит твой рассказ, я дарую тебе свободу». Промолвил ифрит: «Хорошо», и поведал такую историю: «Знай, о дева, что близ города Эль-Марас жил купец. Он обладал богатством и стадами скота, и у него была жена и дети, и Аллах (да благословенно будет его имя) даровал ему знание языка и наречий животных и птиц. А обитал этот человек в деревне, и стояли у него в хлеву бык и осел. И бык страшно завидовал ослу, чье стойло было больше и богаче. И не пожелал гордый бык довольствоваться своим убогим жилищем, пока осел катался как сыр в масле. Рассудив так, бык повадился ночевать в стойле у осла, где занимал львиную долю пространства, подминая своей тушей всю расстеленную рабом солому. Прознав об этом, купец рассвирепел и приказал рабу увеличить разделявшую стойла стену — высотой в четыре локтя — еще на пять локтей, чтобы бык, чья привязь не превышала девяти локтей, не сумел пробраться к ослу. Раб исполнил наказ и удлинил стену на пять локтей, а утром прибежал к купцу с криком: «Господин, прошлой ночью бык перемахнул через стену и снова ночевал в стойле осла, ибо на соломе осталась вмятина от его туши». Выслушав раба, купец принялся бранить его за обман: «Стойла разделяет стена высотой в девять локтей, быку ее не перепрыгнуть». Тогда раб начал уговаривать купца пойти и посмотреть самому; вняв его мольбам, купец отправился в стойло, — и действительно, на соломе красовалась вмятина, которую могла оставить лишь туша быка. Увидев это, купец пришел в крайнее волнение, а про себя подумал: «Аллах (да святится имя его) даровал мне знание языка и наречий животных и птиц, но взамен я обещал хранить тайну, не доверяя ее ни человеку, ни животному, настолько она священна. Посему мне нельзя спросить у быка напрямую, как ему удалось совершить такой невероятный прыжок». Рассудив так, он, в стремлении защитить осла от дальнейших посягательств, повелел рабу надстроить перегородку между стойлами еще на шесть локтей, чтобы даже самый ловкий бык не смог ее перепрыгнуть. Раб исполнил наказ, но наутро снова прибежал к купцу и, задыхаясь от волнения, вскричал: «Господин! Господин! Прошлой ночью бык опять миновал стену и спал на подстилке у осла, ибо в сене осталась вмятина от его туши!» Купец немедля бросился в стойло и убедился, что раб не лжет. И понял купец, что не может больше хранить тайну, и, отпустив раба, направился к быку. И обратился к зверю с такими речами: «Знай, о презренное создание, Аллах (да будет благословенно имя его) наградил меня даром понимать язык животных и птиц, и во имя Его я спрашиваю: как удалось тебе перепрыгнуть стену в пятнадцать локтей, если твоя привязь длиной не больше девяти?» И задрожал бык перед гневом хозяина, наделенного столь могущественным даром, и, потрясенный, молвил: «О господин, есть четыре, а не три способа миновать стену: обойти кругом, пройти под ней, над ней или сквозь нее. Ибо мне не под силу ни обойти стену, ни пролезть под ней, ни перепрыгнуть ее, я избрал четвертый путь, и прошел сквозь нее». Услыхав это, купец разозлился так, словно воочию узрел собственное воскрешение из мертвых, и воскликнул в сердцах: «Зачем ты лжешь, презренное создание! Ведь нам обоим известно, что проделать такое могут лишь джанны, джинны, шайтаны, ифриты и мариды». Но бык возразил: «Ты ошибаешься, господин. Пройти сквозь стену может всякий, кто знает секрет, а секрет заключается в следующем: стену нужно проходить под определенным углом». Затем бык приблизился к перегородке, повернулся и благополучно миновал ее, а после тем же путем вернулся в свое стойло. Удостоверившись, что бык говорит правду, пораженный купец воскликнул: «Ты настоящий кудесник! Негоже столь мудрому созданию прозябать в тесноте». И призвал купец раба, и приказал ему сделать бычье стойло вдвое больше, чем у осла, и каждый день устилать пол толстым слоем свежей соломы. И обрадовался бык, и впредь не пробирался к ослу. «В заключение, о дева, — молвил ифрит, — уясни следующее и ты поймешь истинную природу Занавеса: стойло осла — это страна джиннов, стойло быка — мир людей. Осел воплощает человечество, бык — джиннов, а стена, разделяющая их, и есть Занавес. Теперь исполни свою часть уговора, освободи меня, и клянусь, я не причиню тебе ни малейшего вреда». Прежде чем исполнить обещание, я вынудила джинна поклясться величайшим из имен и откупорила бутылку. Из горлышка повалил дым; наконец он собрался, затрепетал и вновь сделался ифритом чудовищных пропорций. Ифрит забросил медный кувшин в море и отправился своей дорогой, а я взяла свинцовую пробку с оттиском печати, вернулась в дом своего отца, визиря, и приказала сделать перстень с печатью Сулеймана-ибн-Дауда, дабы обрести незыблемую власть над джиннами. Но даже зная их тайну, мне не удавалось проникнуть за Занавес до этих самых пор.