Амурский плацдарм Ерофея Хабарова - [43]

– Не моя она! Мы в пути Аглаю у дауров отбили, те её родителей порешили! Вот и поехала она с нами!

На следующий день, как и обещал Степанов, защитники острога издали увидели маньчжурское войско. Его колонны, подобные волнам могучей реки, под барабанный бой выкатывались из-за леса, шелестя многочисленными знамёнами и стягами.

– Вот ето да! – хохотнул сотник Пётр Бекетов, стоя на одной из башен. – Ты гляди, сколь басурман собралось! Не видывал я ещё в этих краях такого войска! Тьма народа, да ещё два десятка пушек при них!

Спустя несколько часов китайцы окружили крепость, не приближаясь меж тем на расстояние выстрела.

– Вона их старший! – указал Степанов на воина в богато отделанных доспехах, окружённого большой свитой. – Стало быть, этот самый Минъандали и есть!

Вскоре от маньчжур отделился одинокий всадник, машущий над головой палкой с белой тряпкой.

– Парламентёр, стало быть! – недобро усмехнулся Бекетов. – Не стреляй в него, ребята! Нехай поближе подъедет да толком расскажет, чего богдойцы хотят!

Остановившись перед рвом, всадник, не спешиваясь, жестами показал, что он не вооружён.

– Зовут меня Васька Соболь! – неожиданно обратился он к осаждённым на чистейшем русском языке. – Я стрелец на службе маньчжурского императора Сюанье!

– За сколько же ты ему продался? – издевательски крикнул кто-то со стены. – Расскажи нам, братец Иудушка!

Нисколько не смутившись, парламентёр упёр руки в бока и сдвинул шапку на затылок.

– Задорого, ребяты! Столько мне царь московский никогда не платил, когда я под началом стрелецким был! Вона, смотрите, кака на мне одёжа! И вас с почётом на службу примут, и столько же платить положат! Будет у вас злато и серебро, сколько не видывали!

– А что ж нам сделать-то нужно? – издевательски спросил тот же голос. – Чтоб на службу богдойскую приняли?

– Сдайте острог его светлости генералу Минъандали! Иначе он станет вашей братской могилой! С нами пришла тьма воинов многих племён и народов! Есть у нас пушки заморские, штурмовые лестницы, и смольё, и солома для зажегу, и всякие иные приступные премудрости! А вас и шести сотен не наберётся!

Выждав паузу, Онуфрий Степанов вышел на стену и обратился к парламентёру:

– Красиво гутаришь, змеюка! Одначе на кресте мы клялись, что сохраним верность государю! Потому топай к своему енералу, пока цел, и передай, что русские не сдаются!

Соболь пытался что-то сказать в ответ, но один из казаков для острастки пустил стрелу ему под ноги. Тонко просвистев в воздухе, она с маху вошла в один из толстых кольев перед рвом. Плюнув в сердцах, предатель пришпорил коня и поскакал обратно, проклиная несговорчивых соотечественников.

На следующий день маньчжуры, установив орудия, начали методично обстреливать «острожных сидельцев». Однако ядра не приносили особого урона осаждённым, поскольку большей частью застревали в валах или рикошетили о наклонные плоскости стен.

– Завтрева богдойцы на приступ пойдут! – объявил Степанов вечером своим командирам на военном совете. – Так что будьте готовы животы за Отечество положить!

Алексей всю ночь не мог заснуть, всем нутром предчувствуя отчаянную сечу. Едва ему стоило сомкнуть глаза, как он то снова прощался с отцом, то пожимал руку Степанову, то целовал прямо в губы желанную его сердцу Аглаюшку…

Толбузина сморил сон лишь под самое утро, как раз перед первыми петухами. Он пришёл в себя оттого, что кто-то громко кричал ему в самое ухо и тряс за плечи.

– Алёшка, смотри, всё проспишь! – увидел он перед собой встревоженное лицо Лавкая. – Все наши уже давно на стенах, маньчжуры вовсю готовятся к атаке!

Когда сын воеводы взбежал по выдолбленным в земле ступеням на крепостной вал, китайская пехота перебежками, согнувшись за арбами со специальными щитами, всё ближе и ближе подходила ко рву. Вражеские лучники стреляли по защитникам острога, однако лишь немногие из их стрел достигали цели.

Казаки же метко били по ним из пищалей и трёх орудий, прячась в башнях и за двойными стенами. Не обращая внимания на потери, неприятель шаг за шагом продвигался вперёд.

Вот некоторые из маньчжур топорами стали сбивать заточенные колья перед рвом, готовясь преодолеть его в отчаянном броске по приготовленным лестницам.

И вдруг Алексей увидел, что бросившиеся в прорыв воины под даурскими стягами с криками стали падать, судорожно хватаясь за ступни ног.

– Эка наш «потайной чеснок» им не по вкусу пришёлся! – гоготнул Бекетов, пуская очередную стрелу. – Таперича не скоро на своих двоих побегут!

Видя недоумённое выражение лица сына воеводы, Пётр что-то протянул ему. В руках у Толбузина оказался металлический кругляк, из которого торчало три остро заточенных шипа.

Раненых китайцев быстро добили со стен, однако их командир не вовремя бросил в прорыв новых ратников. Топчась на трупах своих же товарищей, они, не подчиняясь офицерам, беспомощно стояли на месте, создавая панику и сутолоку.

– А ну-ка, братцы, покажем им кузькину мать! – скомандовал Бекетов, заранее спрятавший у потайной калитки с полсотни отчаянных казаков. – Вперёд, ребята, бей нехристей окаянных!

Быстро выбравшись наружу, храбрецы перекинули через ров мостки и атаковали врага. В числе прочих острог покинул и Алексей, захваченный общим порывом. За ним в атаку решительно устремились Фрол Головлёв, Максим Заяц и Гриша Оглоблин, не желая отставать от своего товарища.