Аморт - [40]

Здесь, в этом лесу, как нам сказали, уже месяц как бродит тигр. Паломник, южанин. Туда не ходите, сказали, - туда, где стоим.

Завтра, то есть сегодня уже, до восхода встаем, и пойдем поглядим, побродим. И ведь не скажет "нет", но и "да" не скажет.

Была у нас такая шутливая отговорка. С подмигом якобы. Я: "А я тебе не доверяю". Она: "Как и я тебе". Стремясь к тому, что как раз напротив. А что напротив? Зеркало под соломкой. Мягко стелено. Истинно, истинно говорю вам: будьте, как Йогин.

- What? - еле губами спрашивает, видя мою улыбку.

- Йогин, - говорю. - Ты бы хотела им быть?

- И, - покачивает головой, - стоять с тобой через стенку?

- Ну, недолго, - говорю. - Скоро отпустят.

Разбудила она меня еще затемно. Может, и не спала совсем. Разве скажет? Встали, вышли.

У ворот нас нагнал этот деревце-официант. Вчера мы с ним говорили об этой вылазке. Больше жестами. Словарь его был - слов пятьдесят. Стращал. Видя, что мы непреклонны, предлагал разбудить. Я ответил, мол, лучше чтобы будил неспящего. Он не понял. Ксения сгладила. Он сказал, что будет нас сопровождать. Спасибо, не стоит, - ответили.

Теперь он вился вокруг нас, пытаясь вклиниться между мною и Ксенией. Мельтешенье его раздражало, магия утра и предвкушение предстоящего явно смазывались его присутствием, но я еще надеялся, что у моста он отлепится с моей помощью, но сейчас на это не было ни сил, ни слов; под языком еще додремывала ночь.

Я отклонился от Ксении на полшага, и он тут же юркнул в этот зазор, распуская хвост и постреливая на нее глазом.

Этот декоративный петушок ступал на цыпочках, вытянув вверх шею и поклевывая воздух перед собой. Раздражал он меня все больше.

Особенно когда мы вошли в лес, а он - в роль великого следопыта. Этот маленький чингачгук с расправленной грудкой, будто накачанной гелием, вдруг вырывался вперед и, принюхиваясь, замирал. То - вприсядку петляя между деревьями - исчезал в дебрях, выходя с закатившимися глазами. То - как прыгучий мячик - пятнал землю, уносясь по тропе и выскакивая из кустов к ногам Ксении, поклевывая воздух - теперь уже у ее лица.

На поляне с буйволами, дымящимися в первых лучах солнца, вид его стал и вовсе непереносим. Покидая поляну, он попытался взять Ксению под локоток. Она посторонилась. Его это не смутило. Идя вдоль обрыва над рекой, он положил ей на плечо руку и пристроился вплотную, подергивая бедром. За несколько шагов до этого он спросил: муж ли мы и жена? Ответ для него прозвучал, видимо, неубедительно. Ксения, пройдя какое-то время с этим приплясывающим бедряком, высвободилась.

Мои сдержанные попытки отправить его назад успеха не имели: как муха - чуть отлетев, он садился и потирал лапки, посверкивая глазами.

Что он думал, этот лишенец? Не знаю. Тошно было о нем думать. Ксения, похоже, его присутствия не замечала. Или делала вид.

Сели, свесив ноги с обрыва, глядя на ту сторону реки. Отсюда, насколько мы поняли, если повезет - увидим слона. Повезло, когда уже собрались уходить. Он отделился от зыбкой сиренево-дымчатой рощи вдали за рекой и, перейдя с шага на бег, пересекал широкую каменистую пойму по диагонали, приближаясь к реке, много выше от нас по теченью.

Дымчато-власяной, как сама эта роща, он наращивал бег невесомый; казалось, что плыл по волнам-валунам, не касаясь ногой, лишь повторяя их контур.

И этот беспечный, как в детстве, сновидческий бег - размашисто легкий, с оттяжкой носка и замедленно плавным навесом вперед, чуть враскачку...

И вовсе не слон это был, - мамонт, и времена иные.

И я поймал себя на том, что уже давно сижу, раскачиваясь в такт его бегу. А он, почти превратившись в точку, входит в воду и плывет - на наш берег.

- Что ж мы здесь сидим, а не там, - спрашиваю.

А он таращит глаза, бубня: смерть, страх, слон, - наворачивая синонимы.

- Всё, - говорю ему жестко, - беря Ксению за руку. - Спасибо. А теперь ты идешь домой.

За нами бежит, близок к истерике.

Ксения говорит: - Пожалуй, я тоже пойду, если ты не против.

- С тобой всё в порядке? - Спрашиваю.

- Да, - говорит, - всё хорошо.

- Ладно, пойдем, - разворачиваюсь.

- Не надо, - говорит, - я сама. Не теряй время, солнце не ждет.

- А этот, - киваю на этого, нервно мнущегося за спиной, шагах в десяти.

- Чепуха, - говорит, прильнув губами к моей ключице. - Не волнуйся.

Я еще постоял, провожая их взглядом до поворота; не доходя до него, он еще раз ее приобнял, она высвободилась и, видимо, что-то сказала ему, после чего они шли, оставляя пробел тропы между спинами. Скрылись. Я скользнул в сизые, дымящиеся, облапываемые солнцем дебри.

Лес был туго заплетен лианами и злорадным плющом, сочащимся из полузадушенных им деревьев: лежащих, сидящих, стоящих вверх головой с ботвою корней, свисающих с неба трухой земляной к распахнутым колким объятьям красавиц с иголочки.

Если смотреть только под ноги - еще полбеды, но разглядывать каждую пядь прирастающего пространства, видя в каждой затаившейся ветке змею, - это мука, лишающая всей радости растворенья, движенья, свободного взгляда. Уж лучше стоять на месте и озирать округу. Или идти, чем-то одним пожертвовав: осторожностью или радостью. И начал с первого.