Амнезия - [4]

— В общем, у него, Юрий Александрович, склероз, — встряла Вера и тут же замолчала одернутая за рукав куртки подругой.

— Ну да, — продолжила Анастасия, — он ничего не помнит. Ни как его зовут, ни где он живет. Мы нашли его вчера по дороге на дачу. Сидел один одинешенек под деревом. Пытался себя вспомнить.

— Может быть, он попал в автомобильную катастрофу? — поинтересовался Чернов, внимательно рассматривая юношу.

— Да нет же. Я всю голову ему переворошила. Ни одного синяка или ссадины, — отозвалась Настя. — Мы бы хотели, чтобы вы его по спискам пропавших людей проверили. Может его уже давно родители разыскивают? Мы даже его фотографию сделали. Вот возьмите, и она протянула Чернову фотографию сделанную в салоне моментальной съемки.

— Фотография это конечно хорошо, — в задумчивости постучав по зубам пластмассовой авторучкой, сказал капитан. — Я проверю. Но вам необходимо будет поехать в психиатрическую больницу и провести полное обследование молодого человека. Я туда позвоню. Сошлетесь на меня, и вас примут. Будем созваниваться, и обмениваться информацией. Хорошо Насть, что ты взяла над парнишкой шефство, а то бы мне сейчас пришлось протокол писать, выяснять, почему у него отсутствуют документы. Арестовывать, как лицо без определенного места жительства. Ну и прочее, прочее. Давайте ребята. Езжайте в больницу, а тебе Насть, я вечером позвоню.

Пообещать то он пообещал, а сделать ничего не успел. Соседи по лестничной площадке были людьми славными, знал он их много лет и поэтому вечером испытал чувство неловкости. Помочь хотелось, только, как и чем? Утром Чернов заехал в больницу, слава богу, что паренька приняли без его помощи. Главного врача в такое раннее время еще не было. Тогда, узнав в приемном отделении, где находится нужный ему пациент, он поднялся этажом выше и зашел в палату. "Костик" лежал на кровати и тупо смотрел в потолок. Узнав Чернова, он соскочил с постели и сел, готовый к расспросам. Капитан задавал вопросы и так и эдак, но на них на всех в ответ получал только слово "не знаю". В итоге он сам сделал несколько фотографий потерявшего память "Костика" и "не солоно хлебавши" поехал на службу. Войдя в кабинет, он сел за стол и подсоединив к компьютеру фотоаппарат, распечатал снимки. С бумажного листа на него грустными глазами смотрел так называемый "Костик". Сколько таких "Костиков" томилось в психбольницах, наверное, не знал никто. Такой статистики не было, и этой проблемой всерьез еще никто не занимался.

Лето подходило к концу. Чернов устал от работы так, как казалось, еще никогда в жизни не уставал. Не хотелось видеть сослуживцев, слышать их плоские шутки, которыми иногда грешил и сам. Не хотелось видеть стены своей квартиры, в которой он проводил недолгие часы отдыха. Не хотелось ни-че-го! Нет! Чего-то все-таки хотелось… Может быть посидеть на старом ящике, на берегу реки с удочкой в руках, попить холодного пива, не думая, что тебе завтра на службу, подышать дымом костра. Пора было уходить в отпуск. К тому же начальство в недавнем разговоре, было не против и заявление на отпуск подписало.

Чернов положил на стол фотографию "Костика" и проверил по компьютеру списки пропавших людей. Не найдя ни одной похожей, Чернов поднялся и тяжело вздохнул.

— Вот сейчас подчищу хвосты и только меня здесь и видели, — думал он, заливая кипятком коричневую бурду под названием кофе. Среди срочных дел был еще звонок в больницу по поводу Настиного юноши. Юрий набрал телефон главного врача городской больницы, объяснил ситуацию и попросил о содействие. Тот обещал провести необходимое обследование и сообщить о результатах персонально Чернову. Капитан похлопал рукой по папкам, размышляя, всё ли он сделал. Потом часть папок поставил на полку, часть убрал в сейф, а оставшиеся, пошел сдавать начальству. Вернувшись в кабинет, Юрий пододвинул стул к окну, сел на него и закурил.

— А дальше что? Куда-то бы надо съездить. Надоело в родных "пенатах", — размышлял он, наблюдая за прижившимися у отделения беспризорными собаками, затеявшими с воронами игру. Вороны дергали псов за хвосты, таким маневром отвлекая бобиков от еды, а сами в это время норовили утащить из их мисок съестное. Эта сцена его развеселила, и почему-то вспомнилось детство. Вспомнился "живой уголок" в школе, вспомнился Пончик…

Пончиком звался его дружок Яков Шереметьев. В детстве Яшка страдал ожирением, и к нему намертво приклеилась неприятная кондитерская кличка. Позже, гормоны вошли в норму, и Шереметьев превратился в обычного, средней полноты мужика, хотя кличка за ним так и осталась. В девятом классе у Яшки умерла мать, растившая сына одна и его забрала к себе в бывший Калинин, ныне Тверь, тетка. Там он поступил в институт и удачно женился, в прямом и переносном смысле. Папахен невесты чего-то там возглавлял и поэтому финансовое положение у молодой семьи, было довольно стабильным. Это позволило новоиспеченному зятю, успешно окончить мед, а потом и аспирантуру на кафедре психологии. В итоге, к тридцати трем годам, он заведовал психбольницей и пользовался в городе заслуженным уважением. С женой у него тоже оказалось все в порядке. Лиля души не чаяла в своем принце и до сих пор смотрела на него сквозь розовые очки. Яков, на протяжении десяти лет их брака, продолжал оставаться для нее самым умным, самым образцовым и самым порядочным. Многое соответствовало действительности, а на мелочи она не обращала внимания и была как бы выше этого. Так что насчет гостеприимства в этом доме, Чернову сомневаться не приходилось. Насколько он помнил, отпуск Яшка планировал в августе и приглашал его к себе. На даче у тверского медицинского светила, Чернов еще не был, хотя друг не раз соблазнял его чудной природой на речке Тьмака, где и находился недавно выстроенный особняк. Приятель рассказывал о необыкновенной рыбалке, грибах, размером с кастрюлю, а может быть и охоте, если он успеет купить заветное ружьишко.