Амнезия - [21]

Марина медленно ее отняла и, подняв от документов глаза, с удивлением посмотрела на Юрия. Взгляд ее был странным. Казалось, девушка не понимает, кто перед ней и чего он хочет. Лицо было спокойным, вчерашнее раздражение исчезло, но прежняя Маринка так и не вернулась. Не было сияющей улыбки, не было рук потянувшихся к его шее, не было поцелуя при встрече. Перед Черновым сидела абсолютно чужая девушка жутко похожая на его Маринку.

И тут Марина упала лицом в свои ладони и быстро, быстро стала тереть ими кожу. Казалось, что она пытается вырваться из какого-то кокона, в который она неизвестно как попала. Это длилось минуты три. Но ничего не произошло. Она молча отвернулась от Чернова и снова принялась просматривать служебные документы.

— Ее надо отвезти в больницу, — в растерянности подумал Юрий, выходя из здания вокзала. — Она просто больна. Ничем другим я ее состояние объяснить не могу. Надо с кем-нибудь проконсультироваться. Попросить совета. Мне одному с этим не справиться. Надо идти на работу, может Смирнов что придумает…

Переживания о Марине отодвинули на задний план мысли о беспамятных. Душа стала похожа на песочницу, в которую ходят в туалет коты. С таким вот настроением он появился на службе, и понял, что всё это было только началом…

Не успел он переступить порог родного отделения, как буквально уткнулся в необъятную грудь своего приятеля Сашки Смирнова.

— Привет, Чернов, — донеслось до него откуда-то сверху. — Начальство сказало, что ты скоро появишься. Я тебя тут уже минут пятнадцать дожидаюсь. Так сказать, стою в почётном карауле.

— Иди ты… к мавзолею, — пробурчал Чернов и попытался просочиться по лестничному пролету между плечом приятеля и стеной, но у него ничего не получилось. — Там тебя как раз и не хватает. Мне караул ни к чему. Я то ещё, слава богу, жив.

— Что, браток, никакой личной жизни? — спросил Сашка, на что Чернов скрежетнул зубами. Он уже и не знал, что делать. Какие уж тут советы, если человек так и брызжет юмором. То ли ругаться, то ли смеяться. Но в смирновском простодушном, почти детском взгляде, было столько участия, что он немедленно выбрал второе.

— Отстань, мент. Без адвоката я тебе больше ни слова не скажу.

— Понятно, — протянул Смирнов, и тяжело вздохнул. — Значит, что-то случилось…. Ладно, обойдусь без тебя, — и он развернулся, идя в сторону дежурки и встряхивая в недоумении плечами, словно обижаясь на неискренность друга. Чернов, сообразив что, перегнул палку, догнал его и положил ему на плечо руку.

— Ну, давай Сань, говори, у тебя то, что произошло?

— Да ну…, - он замялся. — Не буду я тебе серпом по… по сердцу. Иди отсюда.

— Колись, гад, — Чернов попытался нахмуриться.

— Ну… Ты же в курсе, Юрок, я ведь уже вторую неделю холостую. Жена с дочкой, в Донецк к теще укатили. А вчера позвонила, скучаю, говорит. Да и я уже, тоже, — он провёл ребром ладони по горлу. — Не поверишь, Юр… Во, где мне эта холостяцкая жизнь. В общем, сегодня вечером девчонки возвращаются, а мне на сутки заступать, пом. дежем. Вот я и подумал, махнуться с тобой сменами. Думаю, как хорошо, что Юрок вернулся. Твоя смена ведь только на следующей неделе… А с другой стороны стыдно. Тебе самому с Маринкой пообщаться хочется.

— Махнуться говоришь… А я то думал, что ты хочешь доверить мне торжественную встречу твоей семьи. Оркестр на перроне, цветы, и всё такое, — Чернов пытался говорить, как можно серьёзней, но Смирнов расколол его в два счёта. Мало того, что он был неплохим опером, он ещё и умел быть хорошим другом. Не задавал вопросов, когда не спрашивали, и оказывал помощь, когда не просили. Почти семь лет их дружбы, привели к тому, что он знал Чернова вдоль и поперёк.

— Ну да, конечно, — заулыбался он. — Цветы, шампанское. Знаю я тебя. В Галке своей я, конечно, уверен, но ты. Ты же мёртвого в постель затащишь.

— Фу, Смирнов, ну и шутки у тебя. Да я и подумать-то о твоей Галке так не могу. Это же святое. И притом у меня же Маринка… Мне бы с тобой о ней поговорить…Ну это потом… Освободишься — перетрем. А ты что, в морге с утра побывал? Запомни, наконец, не мёртвого, а мёр-тву-ю. Это очень важная деталь. Ладно, иди на поклон к папе Карло, чтоб он был в курсе, а я в дежурку.

Папой Карло, они между собой называли начальника, майора Суконцева. Когда на их шеях скапливалось слишком много "висяков", майор, в сущности, добрейший человек, как заведённый бегал из кабинета в кабинет, и орал на всех подряд:

— Что ж вы у меня такие тупые? Прям деревянные, как Буратины. Чтоб завтра… нет, к вечеру… Хрен. Чтоб через два часа, все хвосты подчистили, а то я вам головы поотрубаю, — ну и всё в том же духе.

Дежурный, капитан Захаров, "пол-обоймы" до пенсии, уже сидел за столом дежурки и, водрузив очки на самый кончик носа, просматривал бумаги, перекладывая листы из одной стопки в другую. При этом он то и дело поглядывал на свой знаменитый термос, проверяя, не умыкнул ли кто у него его бесценную игрушку. Всё отделение знало, что в дни дежурств, в термосе у него, в лучшем случае было пиво, а в худшем, водка с какой-нибудь газировкой. Но, мужик он был дельный, и никогда не напивался до одури, а очень грамотно, с медицинской точностью, поддерживал себя в состоянии лёгкого подпития. Если бы не эта блажь, он мог бы выйти в отставку, как минимум майором. Говорили, что у него с женой не ладилось. Мол, сначала, из-за любви терпел её выходки, потом дочерей жалел. Как же они мол, без отца расти будут? А теперь, когда и дочки выросли, любви уже не осталось… Всё вроде в его руках было, да только жизнь-то прошла. Чего на старости лет огород городить. Вот он и пил. Почти каждый день.