Амгунь — река светлая - [55]

— Еще! Жать! Чуть!.. — но платформа мертво стояла на месте.

— Хрен возьмешь, — со свистом процедил Некий Патрин. — Хоть сдохни.

— Стоп! Отставить, — выпрямился Архипов. — Ломики, — он задыхался. — Надо ломики.

Ломиков не оказалось, и Лыкин виновато сознался, что это его промашка, но Архипов сказал, что им от этого не легче. Карчуганову не терпелось, упрямство уже заговорило в нем в полный голос, и он уничтожающе глядел на препиравшихся начальника и бригадира. Наконец не выдержал:

— Может, хватит пустоболить? — опросил он, нервно сузив глаза. — Ну-ка, навались! — И разом все навалились, закряхтели, как один огромный человек, с перекошенными лицами, налитыми кровью, с одним устремлением: сдвинуть с места, дать ход платформе. Патрин спиной налег на стенку за сцепкой, рядом с ним уперся короткими, но сильными руками, задевая его плечом, Черноиванов, в угол платформы влип Лыкин:

— Дава-ай! Еще чуток! Еще…

Рядом с Дениской, выкатив озверело глаза, сдерживая дыхание, налегал грудью на замок сцепки Архипов, нижнюю губу закусил — видна белая подкова крепких зубов. И Дениска вдохнул поглубже, закусил губу, сделал невероятное усилие распрямиться. И в какой-то миг угадал, сейчас, сейчас спадет тяжесть, прокрутятся обитые с мертвой точки прикипевшие к рельсам колеса. Никогда еще не приходилось Дениске так выкладываться, никогда еще на его тело не давила такая тяжесть, и еще ни разу не было так хорошо и радостно, потому что не случалось в его жизни подобной минуты, минуты, когда ощущаешь свое всепоглощающее единство и нерасторжимую дельность с теми, с кем свела, связала тебя судьба.

— Наляг! — просипел рядом с Дениской Карчуганов, хватив открытым запаленным ртом воздуха. И Дениска увидел, как угрожающе взбухли на руках, шее и висках монтажника вены. Карчуганов застонал, туго выпрямляясь, и скрипнули, сдвинувшись с мертвой точки, колеса, и тяжесть, давившая на Дениску, спала, тело его облегченно распрямлялось.

— Давай! — сумасшедше заорал Лыкин. — Жмем! Давай-давай! Пошла-пошла!

У Дениски глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Упершись в литой буфер, он шел и шел, с силой делая каждый новый шаг. Дрожали, подсекались ноги, жгло плечо. «Только бы не остановилась, только бы не остановилась».

И Лыкин орал придавленно-визгливо: «Давай-давай!»; платформа медленно набирала скорость, раскатываясь, но отступись кто-нибудь, и она загасит ход и остановится и все нужно будет начинать сначала.

— Давай! — из последних сил орал Лыкин, но платформа уже пошла, покатилась, и можно было перевести дух, ослабить напряжение, встряхнуть закипевшую спину, утереть пот.

Дениска улыбнулся Карчуганову, победно сверкнувшему глазами:

— Вот даем!

— Даем. Не сорвал спину?

— Нет.

— А у меня побаливает. Должно, с перетугу, — встрял Лыкин.

Дорога шла под уклон едва заметно, но платформа раскатилась, и за ней пришлось бежать. Карчуганов сразу отстал, отстал и Черноиванов, и около платформы бежали теперь только Архипов, мускулистый Патрин да Денис. Ему казалось, что, разогнавшись, вылетит платформа на повороте под откос: слишком угрожающе, не шла — летела.

— Саня, слетит! — простонал Дениска. — Слетит!

И в отчаянном рывке настиг убегающую платформу, вцепился в буфер, но устоять не мог, его рвануло, потянуло за платформой, он упирался отчаянно, его мотало из стороны в сторону, било ветром. И страшно стало Дениске.

— Корчагин!.. Тьфу, будь ты трижды проклят! Еланцев! — закричал Архипов, боясь, что не удержится на ногах хлипкий монтажник, мотанет о рельсы или шпалы — расшибет. Но рядом с Денисом уже бежал Патрин.

— Держись! — и одной рукой крепко ухватил Дениса за поясной ремень. — Так-то оно веселей, а? Вот, чертеняка, разбежалась, скажи!

На повороте скорость пригасла, а дальше начинался ровный участок. Монтажники облепили платформу, используя силу инерции, ходом одолели его, а тут и до тупика всего ничего осталось. Загнав платформу в тупик, сели на рельсы, задымили, довольно посверкивая глазами, — одолели.

Патрин сунулся было к Денису с сигаретой, да встрял Карчуганов, его руку отвел без слов. Архипов заметил, усмехнулся, подсел к Еланцеву, крутнул головой:

— Ну, даешь ты, Корчагин! В штанах как? Невесело? — без ехидства опросил и насмешки и вроде как похвалил Дениску.

И потому Дениска сказал, как было. То есть что струхнул, конечно, немного. Все-таки крутило дай-то бог!

Монтажники посмеялись беззлобно, а Черноиванов, закуривая вторую сигарету подряд, сказал:

— Всыпать бы тебе за такое геройство по заднице, да… — он вздохнул, — понятно, что не баловался ты. От души…

Архипов, сузив глаза, смотрел куда-то на белую линию хребта. А потом сказал с доброй усмешкой:

— Это и главное, Иваныч…

Лыкин Федор усек, о чем разговор, свое вставил: мол, перемелется — мука будет. И Карчуганов, учуяв удобный момент, попер на Архипова, обвиняя его в несправедливости.

— Ты, Саня, это брось, понял? Справедливо нужно! — кричал он.

Архипов, ничего не понимая, ошалело смотрел на расходившегося монтажника, пожимал плечами. Улучив момент, спросил:

— О какой справедливости-несправедливости ты талдычишь, Харитон? Ты что это?