Аметистовый блин - [14]

Возможно, среди всех алкоголиков, виденных ею, этот был самый профессиональный.

– Стой! – воскликнула вдруг она. – А если это – та бутылка, куда они подсыпали снотворное?

– Они подсыпали прямо в стаканы, в больнице сказали, – возразил Наследник, но на бутылку уставился с недоверием. Затем он стремительно встал, так покачнувшись, что Сережа выбросил вперед руки – ловить его, и, обретая равновесие, мотнул всем телом самым непотребным образом.

И исчез в спальне.

– Он сам ничего не понимает, – буркнул Сережа. – Сматываемся.

Майка прислушалась.

– Он там пьет! – громко прошептала она.

– Булькает? – спросил Сережа.

– Точно – пьет! Он же видит, что мы не хотим. И пьет, гад, в одиночку!

Тут хозяин ограбленной квартиры появился из спальни с двумя бутылками в руках. Одна была еще запечатанная, но в другой просматривалось около двух третей напитка.

– Главного они, между прочим, не нашли! – вдруг радостно сообщил он.

– Неприкосновенного запаса? – осведомился Сережа, имея в виду коньяк.

– Неприкосновенного запаса! – весело подтвердил Наследник. – Так выпьем же за мудрого дедушку, который таки знал, куда нужно прятать самые ценные вещи!

Сережа и Майка переглянулись.

Возможно, в спальне был настоящий тайник, который Сережа по неопытности просмотрел. Да и где сказано, что атлеты должны грамотно простукивать стены?

Наследник, которого алкоголь вывел из тоски по украденному имуществу, расплескал надежный коньяк по стакашкам, а подозрительный, изучив бутылку на свет и тяжко вздохнув, вылил с горшок с помирающим кактусом.

– Пусть вздремнет! Ну – вздрогнем?

Оборудовать тайник в старом доме несложно – это понимали даже тренер по культуризму и владелица салона красоты. Очень может быть, что в спальне имелся не только тайник, но еще и какой-нибудь запасной выход. И потому, в надежде на сведения, Сережа и Майка взялись за стакашки.

Наследник, естественно, вздрогнул первым. Пока он стоял, запрокинув голову, и мысленно сопровождал глоток по стенкам пищевода в желудок, причем скорчил при этом совершенно китайскую рожу, Майка отхлебнула чуточку и поставила посудинку на стол. Ей как женщине это было простительно.

В своей компании Сережа не пил – все давно к этому привыкли и не возмущались. В чужих компаниях – находил выходы из положений. Ближайшим выходом оказалась пустая бутылка из-под сомнительного коньяка, стоящая на полу у его левой ноги. Сережа, как бы не замечая, что творит его левая рука, постарался перелить туда напиток.

– Так, значит, вы не видели, как Данка вышла из спальни? – снова начала безнадежный допрос Майка.

– А разве она вышла из спальни?

Наследник присел на край журнального столика, опасно покачнулся и задумался.

– Позвольте, что же было в спальне? О-о! А в спальне у нас было вот что…

Едва не рухнув, он вскочил и стал шарить по книжной полке.

Сережа тут же решил, что если на свет появится еще одна бутылка, он примет физические меры. Но Наследник достал всего-навсего альбом.

Это был странный альбом – ни одного человеческого лица не было на снимках, а сплошь многократно увеличенные камни, отшлифованные на разные лады.

– Вот, вот они… – Наследник нашел фото, на котором была внутренность шкатулки, поделенной на маленькие квадратные отсеки, и в каждом на темном фоне выделялся камень. По снимку трудно было определить масштаб и установить подлинную величину камней, а количество Сережа определил сразу – двенадцать штук.

– Вот что там было – и пропало! Клянусь дедом – за ними-то и приходили!

– А что это такое? – спросила Майка.

– Вы когда-нибудь слышали про моего деда? – вопросом же ответил Наследник. – Сейчас я вам покажу его!

Портрет деда оказался холстом площадью в квадратный метр, только не квадратным, а вертикально вытянутым. И именно холстом – антикварную раму грабители утащили. Почему они побрезговали дедом до такой степени, что потратили время на вырезание холста, Сережа понял сразу.

Портрет изображал матерого ветерана с таким количеством орденов, что поневоле вспомнился огромный портрет генсека Брежнева, который висел на торцовой стене институтского здания в годы Сережиной учебы. Портрет служил общим развлечением – всякий раз, как генсек сам себе давал очередной орден, неведомый художник удлинял его левое плечо – иначе награда не помещалась. Анатомический монстр в один прекрасный день сгинул, а воспоминание всплыло при взгляде на орденоносного деда. Художнику, уместившему весь иконостас, тоже, видать, пришлось тяжко.

Махровый реализм выдавал и время создания портрета – пятидесятые годы.

– Дедушка… – ласково пробормотал внучек-алкоголик, которому сейчас было примерно столько же лет, сколько тогда – деду. Он держал портрет распяленным перед грудью, так что его длинное скорбное личико в седеющих локонах нависало над ветераном на какой-то ангельский манер, и это в целом создавало сюрреалистический эффект.

– Ну, дедушка, – согласился Сережа. – Воевал?

– До Берлина! Во был дед!

Сережа поглядел на ветерана с уважением. Однако было в обрюзгшей сытой физиономии нечто, уважению препятствовавшее. Должно быть, реалист-художник не поладил с заказчиком… или оказался чересчур реалистом?…