Американский Шерлок Холмс. Зарождение криминалистики в США - [20]

В начале двадцатого века специалистов по судебной почерковедческой экспертизе часто приглашали, чтобы установить факт подделки документа. За несколько месяцев до истории с пропавшим священником Оскар в сотрудничестве с другим специалистом делал почерковедческую экспертизу фальшивого завещания в Монтане^{117} — предметом тяжбы служило поместье стоимостью более 10 миллионов долларов. Оскар вместе со своим коллегой сумели доказать, что завещание ненастоящее: заслуженная, хоть и скромная, победа закона.

Постепенно анализ почерка завоевывал доверие и признание юристов. Почерковедческая экспертиза уже не ограничивалась лишь завещаниями и правами на особняки. С наступлением двадцатого века специалистов по анализу почерка все чаще привлекали к участию в уголовных процессах. Юристы и судьи с успехом пользовались тем, что вещественные доказательства — следы обуви, отпечатки пальцев, пули и отметины от зубов — индивидуальны и неповторимы. И раз почерковедческая экспертиза вовсю использовалась в гражданском суде, почему бы не начать применять ее в уголовном?

Идея почерковедческой экспертизы заключается в том, что манера выводить буквы определенным образом у каждого человека своя. Следовательно, с помощью подписи или фрагмента рукописного текста можно установить авторство конкретного человека столь же точно, сколь и посредством дактилоскопии. Сегодня мы знаем, что это не так. Наш почерк сильно зависит от окружающих обстоятельств, вида письменных принадлежностей, возраста и даже настроения — он изменчив и непредсказуем. А потому анализ почерка в качестве техники криминалистической экспертизы в большинстве случаев ненадежен.

В 2009 году Национальная академия наук США провела крупное исследование^{118}, в ходе которого изучался ряд техник криминалистической экспертизы. Ученые пришли к следующему выводу: некоторые образцы почерка не столь уникальны, чтобы однозначно определить подделку. «В ряде случаев фальшивки определялись, исходя из постулата о неизменности подписи, а это противоречит факту, что наш почерк непостоянен»^{119}, — значилось в отчете. Иными словами, если подпись в разные дни может отличаться, причем в зависимости от многих факторов, то подобная идентификация личности не эквивалентна, скажем, идентификации по отпечатку пальца.

Впрочем, исследователи сошлись во мнении, что анализ почерка все же не лишен определенной научной ценности, особенно в случае четкого, хорошо структурированного текста со специфическими нюансами. В более длинных кусках рукописи могут встречаться повторяющиеся характерные особенности, которые служат ориентирами для экспертизы. Тем не менее данная техника не самоценна. То есть в ходе следствия анализ почерка может иногда применяться в качестве вспомогательного, но никак не главного мероприятия. Однако в начале 1920-х почерковедческая экспертиза только-только получила «зеленый свет» в уголовных судах, и бизнес Оскара по определению подлинности документов процветал.

Помимо анализа почерка, существовала еще одна, менее авторитетная дисциплина — графология^{120}. Некоторые считали, что графология по сравнению с анализом почерка — то же, что и астрология относительно астрономии, скорее искусство, а не наука. Если анализ почерка предполагал сопоставление особенностей двух отрывков текста, то графология, как утверждали ее адепты, могла выявить характер автора — психологическая подоплека стиля письма работала якобы не хуже знакомого всем психологического портрета. Графологи заявляли, что в силах даже установить душевное состояние человека в момент написания документа. Например, люди, которым нечего скрывать, склонны выводить заглавную «О» практически замкнутым овалом; зато автору, замкнувшему нижнюю петлю у строчной «g», скорее всего, не хватает уверенности в интимных отношениях.

Выводы графологов не пользовались особым уважением, и судебная графология (как ее ныне именуют) считалась псевдонаукой на протяжении более ста лет. Оскар Генрих графологией не занимался и даже высмеял эту технику в одном из писем к своему лучшему другу, Бойнтону Кайзеру. В нем Оскар провел небольшой самоанализ на основе собственной манеры написания тех или иных букв. «Обратите внимание, как мои строки устремляются ввысь, указывая на уверенную, оптимистичную натуру, — язвил он. — А теперь вниз: типичная картина для пессимиста. Но не волнуйтесь! Просто край листа, на котором я пишу, попал на пресс-папье жены»^{121}.

Оскар знал, что графология абсурдна и даже вредна: сыщики рисковали пропустить важные улики, полагаясь на ошибочный психологический портрет преступника. Но общественность и полиция требовали ответов, а в деле отца Патрика Хеслина выводы графологов давали хоть какую-то надежду. Для изучения записки с требованием выкупа полиция пригласила двух графологов. Оскару оба специалиста сразу же не понравились. Работу немца, Карла Айзеншиммеля, он счел безалаберной. Но то, что делал другой графолог, местный эксперт Чонси Макговерн, по мнению Оскара, было не просто безумно — это было опасно! Сорокавосьмилетний графолог будет долгие годы очернять профессиональную репутацию Оскара. А пока Макговерн всего лишь вызывал раздражение.