Американский рубикон - [88]

Бюргер вернул бумаги Уитмену.

— Документ составлен правильно.

Уитмен положил его на стол перед Масси рядом со вторым экземпляром.

— Я все же остаюсь президентом? — с надеждой в голосе спросил Масси.

Уитмен ответил хриплым голосом:

— Конечно, господин президент. Все это временно.

Масси взял ручку, протянутую ему Ливонасом, и подписал оба экземпляра, затем резко отодвинул кресло от стола и закрыл лицо руками.

Уитмен сложил документы и передал один экземпляр Кеннеди, а второй — Горману. Сенатор Кеннеди осторожно взял документ и пожал Уитмену руку.

— Да хранит нас господь, — низким голосом проговорил он. — Да хранит нас господь.

Бэбс Масси первая нарушила последовавшую за этим паузу. Она нежно дотронулась до плеча мужа.

— Уже пора идти, Том.

Ливонас, нахмурившись, подумал, что все еще только начинается. Ему теперь придется взять на себя не самую приятную роль.

— Госпожа Масси, перед тем как вы уйдете… Нам необходимо сделать сообщение для прессы. Мне кажется, будет лучше, если вы будете присутствовать на пресс-конференции. Это избавит нас от ненужных вопросов о здоровье президента, а также о передаче полномочий.

Уитмен выразил удивление.

— Энди, я не думаю…

— Мы вынуждены пойти на такой шаг, — настаивал Ливонас. — Первое, что Де Янг попытается сделать, — оспорить ваши полномочия как исполняющего обязанности президента. Если госпожа Масси публично перед журналистами поддержит вас, то нам удастся этого избежать.

Эндрю повернулся к Бэбс.

— Я понимаю, что прошу вас о слишком многом. Я никогда бы не осмелился на это, если бы от этого не зависело будущее нашей страны.

Бэбс посмотрела на секретаря Масси, который в растерянности стоял в дверях, и тихо сказала ему:

— Пожалуйста, побудьте с президентом в мое отсутствие.

Она снова повернулась к Ливонасу.

— Это и моя страна тоже, господин Ливонас. И я не меньше вас люблю ее.

21 ДЕКАБРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК, 10 часов 00 минут по тихоокеанскому времени.

«Да освятится имя твое, да снизойдет на тебя милость Господня…»

Де Янг поднял голову, вдыхая приятный аромат океанского бриза и вспоминая любимое библейское изречение своей матери. Ему не было видно, где кончалась толпа, и его беспокоило, все ли слышно тем, кто стоит сзади. Декабрьский день был теплым даже по лос-анджелесским меркам. Легкий ветерок с океана развевал волосы мэра Лос-Анджелеса Холланда и уносил куда-то часть произносимых им слов.

— …Даже здание федерального бюро, находящееся за моей спиной, служит символом федерального владычества на Западе. Дядюшка Сэм владеет половиной нашего суверенного штата Калифорния, двумя третями штата Юта и девяноста процентами штата Невада. Однако ему принадлежит всего один процент Нью-Йорка и менее двух процентов штатов Иллинойс и Пенсильвания.

Гул протеста прокатился по площади и эхом отразился от стен близлежащих домов. «Холланд — мастер своего дела, — подумал Де Янг. — Аудитория будет уже доведена до белого каления, когда очередь дойдет до меня».

— Мы оказались пленниками на своей собственной земле! Люди на Западе всегда мечтали владеть собственным участком земли, самим выращивать скот. Их мечта теперь превратилась в кошмар. Мы не можем завести ранчо на своей земле, мы не являемся хозяевами наших недр, мы даже не можем ловить рыбу в наших реках без санкции федерального правительства! Нам остается лишь получать от федерального правительства распоряжения о том, когда следует косить траву, какие высадить цветы перед домом, какие овощи выращивать в огороде и в какой цвет выкрасить двери собственного дома. Мы не намерены больше терпеть подобное к себе отношение!

Мэр Холланд — невысокий, лысеющий мужчина с тяжелой челюстью и редкими рыжими волосами — хмуро взирал на толпу, которая бурно поддерживала его. Де Янг улыбнулся. Даже один из каждой тысячи присутствовавших никогда не владел ранчо и не думал об этом, однако Холланд ловко увязал политику с мечтой каждого из них о маленьком белом домике с заборчиком. Аудитория наверняка уже слышала его речь не менее десятка раз, однако по-прежнему восторгалась ею.

«На площади собралось по крайней мере четверть миллиона человек», — подумал губернатор, посмотрев по сторонам. Шеферд говорил ему, что на митинги собирается все больше народа, однако он впервые за этот месяц выступал на открытом воздухе и был приятно удивлен.

— Мне выпала большая честь… и большое удовольствие… представить вам человека, который ведет нас вперед в нашей борьбе за справедливость и равноправие…

Внизу, прямо под трибуной мужчина в голубой рубашке с короткими рукавами показывал на Де Янга своему сыну, сидевшему на плечах отца. Де Янг улыбнулся и помахал им, убедившись при этом, что его жест не остался незамеченным для стоявших неподалеку журналистов.

— …Человека, который вселил в нас веру в самих себя, в лучшее будущее, губернатора Винсента Де Янга!

Раздались новые радостные возгласы и свист. Де Янг встал и поднял в знак приветствия руки над головой. Мэр стиснул его в своих объятиях, потом Де Янг прошел к трибуне, утыканной множеством микрофонов. Он постоял на трибуне, оглядывая море лиц и упиваясь тем, как нарастало скандирование «Де Янг! Де Янг!».