Американский пирог - [61]

Мани просто из кожи вон лезла, чтобы оттянуть венчание, но оно-таки состоялось вовремя. После медового месяца она стала требовать, чтоб сын начал работать.

— Можешь помогать мне в закусочной, — от чистого сердца предложила Руфи.

— Терпеть не могу запах дрожжей, — скривился Уайатт.

— Придется привыкнуть! — Мани аж топнула ножкой.

— Меня от него тошнит, — скорчил он рожу.

— Тогда выбирай, — отчеканила Мани. — Можешь работать в магазине мужской одежды: ты ведь прекрасно подбираешь галстуки к парадным костюмам. Или я устрою тебя страховым агентом.

— Даже не знаю, что лучше. — Уайатт разглядывал свои ногти. — Ни то ни другое мне не нравится.

— Сынок, дело и не должно тебе нравиться. Думаешь, отцу по нраву управлять шерстобойней?!

— Ха, папаша ничем не управляет! Играет себе в гольф, вот и все дела.

— Как, насмехаться над отцом?! Ты просто позор всей нашей семьи, — завопила Мани, — я вычеркну тебя из завещания!

— Ну-ну, — хмыкнул Уайатт и вжал голову в плечи, ожидая материнского подзатыльника.

Мани заявлялась в гости каждое воскресенье, в тот единственный день, когда Руфи не работала, и руководила перестановкой мебели. Мне же было велено оставить молодых в покое и приходить пореже. И она вечно просила Руфи отпустить девочек пожить у нее. «Для меня это такая радость», — сюсюкала она, подталкивая малышек к выходу. При этом все три бросали на меня умоляющие взгляды. Элинор тогда было двенадцать, Фредди — девять, а Джо-Нелл — четыре.

Кончилось тем, что Джо-Нелл стала прятаться, едва заслышав голос Мани. И сколько ее ни звали, она не откликалась. В то время она еще плохо говорила, но слух-то у нее был отменный, и к этой гостье она не выходила. Однажды ранним февральским утром я обнаружила ее за книжным шкафом. Голубые глазки пристально смотрели на меня. «Не бойся, деточка, — сказала я ей. — Мани уже ушла».

Джо-Нелл тут же вылезла из-за шкафа.

— Хоцу пить, — сказала она.

— Идем-ка на кухню, я приготовлю тебе чашечку шоколада.

Я усадила ее за стол. Подняв чашку, она отпила глоточек и отставила шоколад в сторону.

— Гояцо, — пояснила она.

— Джо-Нелл, лапушка, — спросила я, — отчего ты не любишь Мани?

— Кись-Ма, — ответила она.

— Киска? — удивилась я.

— Нет. Кись-Ма, — поправила она. — Джоуней бо-бо.

«Джоуней» она называла саму себя, а «бо-бо» означало «больно».

— Тебе там делают больно? — Я старалась говорить тихо, чтоб не напугать ее.

Она кивнула.

— Но как?

— Кись-Ма, — твердила она и, задрав платьице, указывала на попку. Бог его знает, что такое «Кись-Ма», но явно ничего хорошего. И все же Мани как-никак была президентом клуба воспитателей. Просто не верилось, что она может мучить ребенка. Я рассказала об этом Руфи, и та пообещала разузнать, в чем дело. А жизнь между тем шла своим чередом. Элинор отсадили на заднюю парту, и оказалось, что ей нужны очки. Фредди выиграла олимпиаду штата по химии. Джо-Нелл захворала какой-то болезнью легких, кажется гистоплазмозом, — в общем, той, которой болеет каждая вторая девочка в Теннесси. В результате она пролежала в постели все лето.

А два года спустя Уайатт влюбился в стриптизершу. Разумеется, Руфи и понятия об этом не имела, а меня все это просто изумило. Казалось бы, чего еще надо для счастья: этот домик, где пахнет сладкими пирогами и плюшками с корицей, где в спальне лежит одеяло с электроподогревом, на окнах колышется белый тюль, а из-за венецианских жалюзи доносится запах реки. Одному богу известно, чего здесь не хватало Уайатту Пеннингтону.

Стояло лето семьдесят второго. В тот памятный день мы с Руфи сидели на кухне и резали лук с сельдереем для картофельного салата. Уайатт ввалился с черного хода, весь красный, с остекленевшим взглядом. Я сразу поняла, что он пьян, но Руфи так завертелась, что даже не заметила. Она глянула на него сквозь бегущие из-за лука слезы и, не выпуская ножа, помахала ему рукой. Уайатт, должно быть, не так ее понял и опрометью понесся наверх. Руфи озадаченно посмотрела на меня, а затем отложила нож и побежала за ним. Через минутку-другую я отправилась следом.

Она стояла в дверях и смотрела, как Уайатт собирает вещи, бегая от шкафа к кровати. Даже не зная, куда он едет, я знала, что сборы будут долгими: Уайатт просто обожал шикарно одеваться. Два раза в год Мани нанимала портного, и тот шил ему костюмы, рубашки и жилетки. Что до галстуков, то их привозили аж из самого Нью-Йорка.

— Ну скажи мне, Уайатт, — умоляла Руфи, — почему ты уезжаешь?

— А то ты не знаешь! — Он обернулся и уставился на нее. — А кто только что лил слезы и грозил мне ножом?!

— Я просто резала лук, — изумилась она.

— Ах вот оно что! — Он выдвинул ящик с бельем и вытащил аккуратную белую стопку.

— Уайатт, посмотри на меня. Ты чего-то не договариваешь.

— Я ухожу.

— Это я вижу. Но почему ты уходишь? — твердила она. Она явно надеялась, что он просто едет в Атланту на футбольный матч.

— Я еду в Нашвилл, — буркнул он, вытаскивая охапку трусов.

Повисло напряженное молчание, словно он грязно выругался.

— А туда-то зачем? — прошептала Руфи.

— Затем, что я люблю Бетти Джун Прайс.

— Что-что? — У Руфи округлились глаза.

— Ей двадцать девять лет, и она — танцовщица, — пояснил он.