Американские мемуары - [31]

- Карлос, я увольняюсь, так как уезжаю обратно к себе на Родину.

- Жалко, потому что ты – очень хороший работник, - скажет Карлос.

- Да, - отвечу ему я, - спасибо за добрые слова, Карлос. Здесь я хороший работник, а у себя в Москве я еще и человек.

Возможно, и неплохой. Но это решать вам.

ГЛАВА 5. «ПУТЬ ДОМОЙ»

Вступление.

     Вы знаете, а все-таки я улетал на свою Родину. Прочь от гадости самоистязания, от меланхоличных алкогольных трипов, от одиночества и непонимания, от чужих звезд и незнакомых гортанных речей, из царства лицемерия, продажности, показухи и несоизмеримой тупоты, от жирных ублюдков в белых хлопчатобумажных майках, заляпанных кетчупом, от черных морд с ядовитыми глазами цвета холодного космоса, от бессонных ночей, сдобренных живым и болезненным перегаром, от всего того говна, которое окружало меня чуть больше года.

   В гибельном отчаянии душным летом 2005 года прямо на РАБотке, держа в одной руке тряпку и вытирая руки о фартук, я написал на клочке бумаги нижеприведенные строки. Думаю, что любому человеку, которому не безразлично то место, где он родился, поймет меня и поймет также, что эта глава, невзирая на все перипетии моего отъезда, будет самой веселой и жизнеутверждающей. Потому что венцом и концом ее будет Россия, землю которой я целовал, Москва, по которой я ехал на такси из аэропорта и которую я не видел так долго, родное Кунцево со своими тополями, которое нежным теплом согрело меня, когда я лег дома в свою постельку, улыбнулся и заснул. У себя дома, на своей Родине.

Я вернусь

Здесь были знакомства, здесь были знакомые,

И пьянки-гулянки, и ночи бездомные,

Когда мне казалось, что я нашел дом,

Но утром глаза открывал я в другом…

Здесь были объятия, громогласные клятвы,

И даже мой Путь становился понятным,

И помощь, и братство, звонки телефона,

Я думал, я – дома, но всегда жил в другом я…

Пытаясь бороться с собственным сердцем

И Русскою Кровью, что жгучее перца

Мне жгла мою душу, я искал путь,

Как мне себя в чужеродность воткнуть…

Пытался спокойно искать оправданий,

Приятную мелочь раздувал до сказаний.

И тело гнило, извивалось узлом,

Ведь сердце мое жило в месте другом…

Там, где течет моя светлая Кровь,

Там, где всегда погружен я в любовь,

Где Боги мои всегда помнят меня,

Там, где скоро буду и я …   (лето 2005 года)

Часть 1. Последний РАБочий день.

А было все так…

- Карлос, я это… Я увольняюсь!

- Как это, Сергей? Ты опять решил уехать в свою Россию?

- Да, представьте себе, а то медведи соскучились, и друзья звонят, мол, приезжай, не с кем выпить, например.

- И когда ты хочешь уехать?

- Я уже взял билет, улетаю 21 сентября, так что, как там говорят у вас, в испаноязычных странах – ауфидерзейн!

- Хорошо, я понял тебя. Очень жаль. Ты отличный парень. Будем искать тебе замену…

    Разговор происходил на кухне знаменитого уже (благодаря предыдущим главам) ресторана в самом начале сентября. Мне оставалось работать ровно две недели.

    Ну вы, наверное, знаете, что такое последние две недели работы, когда ты уже уведомил начальство и, грубо говоря, просто-напросто делаешь им одолжение, дорабатывая эти несчастные полмесяца, смотря на всех с ухмылкой, посылая всех направо и налево наболт из пельменной. А тем более, если у тебя дома, под подушкой вожделенный билет на рейс швейцарских авиалиний, которые тебя 21 сентября доставят из Нью-Арка в Цюрих, а оттуда в Москву. Я летал, я парил, я каждый день ужирался в полнейший кал.

    Прилетевший в конце августа отец, прознав про все мои приключения, отобрал транспорт и в качестве наказания я ходил на РАБотку пешком. Но в эти две недели это была радость. В припрыжку, так сказать.

    11 сентября в воскресенье был мой последний РАБочий день. Сейчас, сидя за компом дома в Москве, мне немного грустно даже (тем более хотел сегодня дико угореть, а не получилось), я с… нет, не трепетом и наслаждением, скорее со щемящим таким приятным чувством вспоминаю свой ресторан, ребят и девчонок, пухленькую перуанку Эйприл Виллануэва, жирного добродушного бармена Пата Деджона, который мне не счесть сколько раз в конце РАБочего дня наливал в пластиковый стаканчик сто грамм водки, ставил на полочку под барной стойкой, а я, будучи заранее преуведомленным, как бы невзначай приносил что-нибудь напоследок в бар, скажем, лёд для коктейлей, и, снимая, фартук, ховал в него стаканчик с напитком, шествовал с дабл, где его дико выпивал без запивки, а тем более закуски, выходил из дабла, и старина Пат мне дружески подмигивал. Он даже запомнил фразу: «Ух, хороша!!!», которой я обычно сопровождал выход в свет после принятого вовнутрь его «подарка». Даже черномазую Эйджу Хинтон с огромной жопой, на которую слюнями исходило огромное количество народу, и то вспомнить приятно. Наверное потому, что эта черномазая рожа осталась в далеком прошлом. Га-га-га)))

   В то воскресенье работало много официантов, я уже писал, что воскресенье – это дико загруженный день. Конечно, не такой, как вечер пятницы или субботы, но тем не менее, все бегут набить пузеня перед очередной РАБочей неделей (к неграм это не относится, они живут на пособие). Все носились как угорелые, а я летал. Я парил, я кувыркался в воздухе, я взмывал и стремился вниз, я разгребал много килограммовые горы посуды, умудрялся помогать мыть посуду старому маразматику и идиоту Джозефу, который, как всегда, засыпал на ходу вследствие своего недуга, я носил в бар лёд.