Америка — справа и слева - [32]

Дом самого состоятельного москвича был высок и обширен. Мистер Гескл пригласил нас в богато убранную гостиную.

— Так вы, может быть, из этой Москвы, которая, как я слышал, есть еще у нас и в Техасе? — с некоторой надеждой спросил он.

Москвичу пришлось освободить мистера Гескла от последних иллюзий.

— Мы советские журналисты, путешествуем по Соединенным Штатам. Хотим задать вам несколько вопросов.

— И что, я должен отвечать на все, что вы спросите?! — воскликнул мэр. — Может быть, вы пожелаете узнать у меня, почему сегодня дует ветер!

Мы заверили его, что наши вопросы будут совсем нетрудными. Например, нам интересно узнать, как велик город, которым он управляет.

— В городе Москве триста пятьдесят человек, еще кошки с собаками, — радуясь своему остроумию, ответил мэр.

Нам этот ответ тоже показался удачным, и мы вынули блокноты.

— Вы что-то хотите записывать? — опять насторожился мистер Гескл.

— Да, хотим, ведь мы уже объяснили вам, что работаем в «Правде». Скажите, пожалуйста, что интересного есть в вашем городе?

— Да ничего тут нет, — хмуро сказал мэр. — Сплошное захолустье…

— Но почему же? Мы уже видели школу, аэродром…

— Некоторые фермеры побогаче имеют свои самолеты. Их здесь что-то около четырех, — сообщил мэр. — Или вам требуются точные цифры?

Мы ответили, что вполне удовлетворимся этими приблизительными сведениями. Мистер Гескл улыбнулся. Постепенно он начал осваиваться в нашей компании и освобождаться от своей скованности. Первоначальные волнения мистера Гескла нам стали понятны после того, как мы узнали, что он впервые видит советских людей.

— Я здесь родился, и прожил 48 лет, и могу твердо вас заверить, что никогда к нам еще не приезжали из настоящей Москвы, и никто из наших горожан не бывал в России. Но они, конечно, гордятся тем, что живут в городе, который носит имя вашей столицы.

Мы поблагодарили мистера Гескла за его дружеские слова и сказали, что желаем канзасским москвичам всего самого хорошего.

— А главное — мира.

— Мир — это самое главное, — охотно согласился мистер Гескл. — Пусть всегда будет мир!

Вспомнив о подаренной ему московской водке, мэр приказал сыну откупорить бутылку.

— За мир я выпью с удовольствием, — сказал он. — Мы, американцы, не хотим ничего, кроме мира. Я уверен, что и вы там, в России, тоже. Нам ведь с вами нечего делить, не правда ли?

Эту короткую речь мэр произнес стоя. Встали и мы. Вслед за нами поднялись с дивана Джозефина с Майклом. Не хватало только духового оркестра, исполняющего национальные гимны двух великих держав, и пощелкивающих на ветру государственных флагов.

Затем Джозефина сходила на кухню и принесла оттуда три высоких стакана, картонную коробку апельсинового сока и изящное ведерко со льдом. Догадавшись, что мистер Гескл собирается пить русскую водку по-американски (наперсток водки, полстакана льда и полстакана апельсинового сока), Москвич запротестовал.

— Зачем же портить водку? — мягко упрекнул он хозяина. Вместо высоких стаканов появились три миниатюрных рюмочки.

— За мир во всем мире! — необыкновенно торжественно произнес мэр и осторожно прикоснулся к рюмочке губами.

— М-м-м! — промычал он, рассматривая на свет уже пустую рюмку. — Кажется, это получше, чем наш кукурузный «мун-шайн». Не хотите попробовать нашего, домашнего?

На наших глазах мэр Москвы превратился из важного официального лица в обыкновенного американца, не лишенного маленьких человеческих слабостей.

— Что-то у меня закружилась голова, — пожаловался он, провожая нас до машины. — Не выпить ли мне еще рюмочку после вашего отъезда?

Мы поняли, что сегодня мэр уже не пойдет в свой Моссовет при газолиновой станции.

Мистер Гескл поделился с нами предположением, что канзасская Москва получила свое имя от индейцев. Подтвердить догадку мэра могли бы сами индейцы, когда-то владевшие этими тучными полями и лугами. Но сегодня на сотни миль [вокруг Москвы не было ни одного индейца. Насаждая закон револьвера и кулака, Америка в духе города Додж-сити жестоко и бесповоротно решила для себя индейскую проблему.

О судьбе индейцев нам предстоит узнать в безжизненных каменных пустынях Нью-Мексико и Аризоны. Туда мы и отправляемся через штат Оклахому, простившись с Москвой, расположенной в самом центре Соединенных Штатов.

ВОСЬМАЯ БОЧКА

Позади скрылись пестрые одноэтажные окраины города Оклахома-сити, и наша машина заметалась по центральным улицам, зажатым со всех сторон громадами небоскребов. Судя по рекламам, в небоскребах помещались банки и правления нефтяных трестов.

Приехав в Оклахому-сити, Илья Ильф и Евгений Петров писали: «Нефть обнаружилась в самом городе. Вышки все ближе подступали к Оклахоме и, наконец, сломив слабое сопротивление, ворвались в городские улицы. Город отдан на разграбление. Во дворах домов, на тротуарах, на мостовых, против школьных зданий, против банков и гостиниц — всюду сосут нефть. Качают все, кто в бога верует. Нефтяные баки стоят рядом с большими, десятиэтажными домами. Яйца с беконом пахнут нефтью. На уцелевшем пустыре дети играют обломками железа и заржавленными гаечными ключами. Дома ломают к черту, на их месте появляются вышки и коромысла. И там, где вчера чья-то бабушка, сидя за круглым столиком, вязала шерстяной платок, сегодня скрипит коромысло, и новый хозяин в деловой замшевой жилетке радостно считает добытые галлоны».