Амелия. Сердце в изгнании - [6]

Когда, посмотрев на часы, Амелия поняла, что на следующей остановке ей пора выходить, ее сковал страх, да так, что из глаз потекли слезы.

«Моя жизнь меняется, она больше никогда не будет прежней! – подумала молодая женщина. – Мне предстоит столкнуться с неизвестностью, плыть по течению, словно хрупкая лодочка по бурной реке. Но я не знаю, куда плывет мой челн, не знаю, могу ли я заблудиться или утонуть по пути».

Мария Фештетич заверила Амелию в том, что маркиза Софи де Латур будет ждать ее в Сенте. Когда пришло время покинуть купе, баронесса, печалясь и иронизируя, подумала: «Вот и конечная остановка. Так объявил начальник станции, когда мы прибыли в Париж!»

У нее не было времени поразмышлять над этим. Когда она вышла на перрон, какая-то женщина в зеленом шелковом наряде, очень хорошенькая, бросилась к Амелии и сжала ее руку. Ее светлые волосы были искусно причесаны; на голове красовалась шляпка из органди, украшенная цветами из той же ткани, что и платье. Амелия знала, что ей тридцать четыре, однако выглядела она моложе своих лет.

– Баронесса фон Файрлик? Амелия фон Файрлик?

– Да, мадам… мадам де Латур?

– Слава Богу! Я боялась ошибиться, но по вашему очаровательному акценту я понимаю, что моя драгоценная гостья – это вы!

Столь восторженное приветствие вызвало у Амелии сильные эмоции. Она хотела вежливо ответить, но не находила слов.

– Пойдемте, мой кучер займется вашей сумкой. Давайте поскорее покинем это место, дорогая моя баронесса, – произнесла Софи де Латур своим высоким певучим голосом. – Если бы вы знали, какая это честь для меня – принимать вас, заботиться о вас. Императрица не могла более убедительно засвидетельствовать свое дружеское расположение ко мне. Скажите же скорее, как она?

– Ее величество не жалуется на здоровье, однако после смерти ее кузена, короля Баварии, ее терзают душевные страдания. И я ваша должница, так что называйте меня просто Амелией.

– Боже, как вы милы! И как красивы! – восхищенно вздохнула ее будущая хозяйка.

Софи де Латур увлекла ее за собой из вестибюля вокзала к внушительного вида карете с широкими, наполовину опущенными окнами. Карета была запряжена четверкой сильных белых лошадей. Какой-то подросток держал одну из них за уздечку.

– Садитесь скорее, Амелия. Я, чтобы не опоздать к прибытию поезда, приехала на час раньше. Должно быть, я кажусь вам несдержанной, но я по-настоящему счастлива, да, по-настоящему. Ох… счастлива и бестактна. Я забыла о постигшем вас горе.

– Вы не должны винить себя в этом, мадам. Я хочу, чтобы вы знали: ваша радость придает мне сил.

– Это очень мило с вашей стороны, Амелия. Я чувствую, что мы с вами найдем общий язык. Но, главное, повторюсь: не обижайтесь на меня за то, что я такая взбалмошная. Если бы меня сопровождал мой супруг, он наверняка посмеялся бы надо мной. Получив телеграмму от ее светлости, я едва не потеряла сознание. Ведь ее так следует называть? Поверьте, душа моя: наиболее ценны для меня воспоминания о мгновениях визитов к императрице во время ее пребывания в Нормандии. Я в подробностях опишу вам, при каких обстоятельствах меня представили императрице. Ах да, ваше путешествие прошло благополучно?

Оглушенная обрушившимся на нее потоком слов, Амелия довольствовалась сдержанным кивком. Даже если бы у нее возникло желание ответить Софи де Латур, у нее не было бы такой возможности.

Двадцать минут спустя карета катилась по мостовой, сопровождаемая хором скрипов колес и стуков подкованных железом копыт. Одна из лошадей пронзительно заржала и, ударив копытом о землю, пустилась крупной рысью, увлекая за собой своих сородичей. Сумку Амелии кучер привязал к запяткам кареты.

Наконец маркиза замолчала, удовлетворенно вздохнув: красота баронессы фон Файрлик превзошла все ее ожидания. К тому же она бегло говорила по-французски, и это было еще одним ее достоинством. Софи представляла ее более заурядной, но теперь, увидев, что Амелия очень красивая и утонченная женщина, маркиза ликовала. Лишь об одном она сожалела.

«Жаль, что она носит траур! Господи, черный цвет ей совсем не к лицу…» – сетовала маркиза.

– Ваше поместье находится далеко от Сента? – неожиданно спросила Амелия.

– Нам предстоит находиться в пути два часа. Мы пересечем Коньяк, очень приятный город. Я покажу вам самые выдающиеся памятники архитектуры.

– Коньяк? Город назвали так именно благодаря о-де-ви, напитку, безупречной репутацией которого хвасталась мадам Фештетич?

– Скорее наоборот: город дал свое название этому божественному напитку, сделавшему наш край процветающим. Но прошу вас, Амелия, расскажите мне немного об императрице, да, расскажите мне о Ней, «Она» всегда с большой буквы: именно так я мысленно обращаюсь к императрице в своих письмах. Она – самая красивая женщина Европы, а еще – одна из лучших наездниц. Знаете, в Нормандии, во дворце Сассто, я видела, как она ездит верхом. О визите императрицы говорили все, однако приближалось лето, а она все не приезжала. Я умолила Эдмона отложить наш отъезд – не хотела упустить возможности увидеть императрицу Австрии. Она арендовала замок под именем графини Гогенембс, однако все знали, кто на самом деле должен был там остановиться. Наконец на императорском поезде прибыли императрица, ее дочь, Мария Валерия, и около семидесяти слуг.