Амелия. Сердце в изгнании - [42]

– Да, достаточно было бы к ней не прикасаться, – тихо произнесла Амелия. – Эдмон, не будет ли бестактностью с моей стороны поинтересоваться, о чем вы говорили с ее величеством?

– Конечно нет, ведь речь шла о вас. Сисси – я предпочитаю называть ее так – удалось утешить меня. Поскольку она была удивлена и даже упрекала меня в том, что я создал невыносимую для вас ситуацию, я открыл ей свое сердце; глядя в ее прекрасные глаза, полные отчаяния, я почувствовал, что освободился от удушающей тяжести. «Мы – жертвы роковых обстоятельств, – сказала она мне, – а не их виновники». Затем добавила, ласково и в то же время серьезно: «Если вы так любите Амелию, пришло время сказать ей об этом». Я ответил, что последую ее советам, рискуя при этом поставить вас в неловкое положение в случае, если вы не можете ответить мне взаимностью…

Молодая женщина покраснела, однако, собравшись с духом, спросила:

– И это все?

– Не совсем. Мне было велено жениться на вас, если вы все же хоть немного меня любите.

Маркиз улыбался. От нахлынувших чувств Амелию стала бить дрожь. Они были одни в глубине конюшни, одни в этой укрывающей сообщников темноте. Однако у нее не было никакого желания уходить отсюда, от этого магического круга, в котором они оба оказались.

– Эдмон, мне кажется, что я люблю вас уже давно, – призналась она, прижимаясь к нему. – Не отпускайте меня! Я так испугалась, осознав, что мы можем расстаться.

Он сжал ее в объятиях, и Амелия, очарованная, восторженная, вновь почувствовала тепло его рук. Эдмон покрыл ее лицо легкими, нежными поцелуями, затем сделался более пылким и стал целовать ее в шею, наслаждаясь шелковистостью ее кожи. Амелия закрыла глаза, когда он с трепетом коснулся губами ее губ.

Звук чьих-то шагов снаружи вернул их в реальность. Они поспешно отстранились друг от друга, после чего, счастливые, обменялись улыбками.

– Мы скомпрометированы, – заметил Эдмон.

Блеск в его глазах говорил о том, что для него очень важно произошедшее, и Амелия растаяла. Хозяин поместья вновь был счастлив; он уже не был тем молчаливым, обрекшим себя на одиночество мужчиной, каким его видели все в последние месяцы.

– Если только вы не женитесь на мне, – сказала она.

– В самом деле… Амелия, окажете ли вы мне честь, приняв приглашение поужинать вместе? Этим вечером, в охотничьем домике. Это будет ужин при свечах, у пылающего камина.

– С удовольствием принимаю ваше приглашение, маркиз.

– Буду ждать вас в восемь, баронесса.

После пережитых втайне страданий они словно опьянели от безудержной радости.

Амелия выбежала из конюшни. Она плакала и смеялась, не веря своему безграничному счастью, обрушившемуся на нее стремительно, подобно урагану.

Запыхавшись, она остановилась на крыльце особняка, чтобы полюбоваться мирным пейзажем, купающимся в лучах солнца. Она так нежно любила эти холмы с виноградниками, известковую, почти белую почву, серебристые ручьи и высокие ясени.

Австрия была далеко, очень далеко. Поместье Бельвю будет для нее надежным пристанищем, укрывая ее своими невидимыми крыльями, сотканными из груза прошедших лет, воспоминаний о минувших празднествах и страстной любви хозяина поместья.

Молодая женщина подумала о том, что ее ребенок вырастет здесь, рядом с мужчиной, которого она любит и который станет его приемным отцом. Для Эмманюэля, как и для нее, будет родной Шаранта, этот прекрасный край, ставший для Амелии убежищем.

«Времена года будут сменять друг друга, и я научу своего сына любоваться виноградниками поместья, когда они, зеленые под ослепительным июньским солнцем, приобретают багрово-бронзовый оттенок, пылая в золотом свете нежных октябрьских лучей. Я расскажу ему о том, что зимой жизненные соки дремлют в узловатых корнях, с тем чтобы весной распустилось как можно больше пушистых почек. И что виноград следует посыпать сахаром, тогда он становится сладким, словно поцелуй».

* * *

Когда Амелия рассказала Каролине де Латур о предстоящем ужине в охотничьем домике, пожилая дама была удивлена и даже скривилась, показывая свое недовольство.

– Уместно ли это, моя милая? – взволнованно спросила она. – Похоже, мой племянник потерял голову, как и вы… Боже мой, я проспала почти полдня! Что же случилось за это время?

– Ничего особенного, Нани. Ах да, родился жеребенок, девочка. Ее назвали Блондинкой, но могли бы дать и другую кличку – Нигилистка, что по значению близко к «революционерка». Дело в том, что грядут большие перемены.

– Это было бы странной кличкой для молодой кобылы! Если мне не изменяет память, у ее величества был жеребец, которого звали так же. Но о каких переменах вы говорите?

Пожилая дама пожала плечами. Она стала более раздражительной, часто бывала угрюмой. Развеселить ее могли лишь шутки и приветливость Эдмона. Амелия не удержалась и сообщила ей новость:

– Нани, мы с Эдмоном собираемся пожениться… Не в ближайшее время, конечно же. Возможно, в следующем году.

– Господи, разве это возможно? А я ведь столько молилась о том, чтобы это чудо произошло! Значит, вы его любите, мое дорогое дитя? Вы втайне любили его, потому что вы честная женщина, которая не может выйти замуж за мужчину, не испытывая к нему искренних чувств. Поцелуйте же меня, Амелия, моя драгоценная, милая Амелия! Теперь я счастлива и спокойна.