Амазонка бросает вызов - [291]

Глаза не смыкались, я смотрела на потолок, по которому ползли разводы от мокрого стекла. С улицы через него падал свет фонаря, а водные струи образовывали движение на этом свету, как ряска, неверное колебание, складывающееся в волнообразные узоры. Расплывчатая иллюзия, погружающая в сентиментальность. И шум дождя: унисон дроби капель по лужам с шелестом листьев, чем-то схожий с прибоем, перекатывающим гальку. Тикал, ужасно раздражая, будильник, будто постоянно зачем-то напоминая мне о том, что время идёт. Будильник в виде Элии или петухов был куда гуманнее. Я забарабанила по покрывалу пальцами. Нет, ну он же уедет, правда? Или хотя бы сядет в машину и перестанет мокнуть. Я поднялась и, осторожно прильнув к прозрачной занавеске, посмотрела во двор. Сунув руки в карманы и опустив лицо, Чжунэ стоял на том же месте. Дурак что ли конченный? Завалившись на спину, я забила в воздухе ногами:

— Бесишь, бесишь, бесишь! — И присовокупила кулаки, побив ими постель. — Исчезни, провались!

Слёзы, источник которых был неизвестен и неясен, подступили к моим глазам. Я развернулась на живот и уткнулась в подушку. Рыдания отступили, не угрожая пока что напасть. Так. Надо чем-то занять себя. В темноте? Для темноты есть телефон. Безотказное средство. Я села и достала мобильник. Там снова сообщения от Чжунэ, проклятье! «Выйди хотя бы, давай поговорим?». Заклинило его, что ли? Чтобы развеять сомнения на его счёт, я набрала его имя в поисковике, и мне сразу же выдало свежайшие статьи о его свадьбе со снимками новобрачных. Улыбающиеся, красивые, богатые. Вот она какая, Дана… Хоть разглядеть её. Ничего себе! Красотка. И он хочет заставить меня поверить в то, что он её не любит? Как же. Но… но церемония действительно была сегодня и, судя по всему, он должен быть со своей молодой женой. Неужели он бросил её и уехал? А что он ей сказал?

Опять поднявшись, я посмотрела на знакомый мне объект, чувствуя себя музейным сторожем, который охраняет некий экспонат. Экспонат, само собой, никуда не делся. В конце концов, если его выслушать — он уйдёт? Он же только поговорить просит. Даже не знаю… Ну, бог с ним, поговорить — это же не трудно? Я скинула с себя полотенце, натянула трусы, шорты, футболку, взяла зонтик и пошла к двери. Вышла в подъезд, спустилась по лестнице. Замерла перед выходом на улицу. Зачем я это делаю? Оно мне надо? Что я проявляю: слабость, не допустимую для воина, или человеколюбие, необходимое всем золотым и серебряным? Глубоко вдохнув и шумно выдохнув, я выперлась ночью из подъезда, никак в мыслях не проговаривая и не раскладывая своё решение, и побрела к Чжунэ, всё так же, столбом стоявшему на одной точке. Он не сразу меня заметил, только когда я подошла ближе. Потом, когда увидел, поднял лицо с какой-то детской надеждой в глазах. Я приподняла зонт, чтобы он накрыл и мою, и его голову, хотя для него в этом смысла уже не было.

— Хватит тут свой характер показывать, пошли, посушишься и поедешь.

— Это не я показываю характер…

— Поговори мне! — оборвала я его и, тише и спокойнее, разворачиваясь обратно, проворчала: — А то передумаю.

Мы молча поднялись. Стараясь не смотреть на Чжунэ, я сложила зонт и сунула в корзину обтекать. Не поднимая взгляда от ног, я бросила через плечо:

— Дальше прихожей не ходи, не хочу потом вытирать всё.

— Чонён… — вновь попытался начать он.

— Я не хочу говорить с тобой, можешь ты понять?

— Чонён, не говори, но хотя бы выслушай! — попросил он. Сжав пальцы в кулаки, я обернулась. Посмотрела на него, и мне показалось, что по щеке течёт тональный крем. Не поверив глазам, я подошла ближе и, внимательно всмотревшись, убедилась, что всё лицо Чжунэ ещё недавно было в макияже.

— Вот ты… пидрила всё-таки! — прищурилась я.

— Чего?! — нахмурился, заводясь, парень.

— Ты чего накрасился, как баба?

— Я? — Он, запоздало вспомнив об этом невероятном факте, достал мокрый платок из мокрого кармана и стал тереть лицо. — Ничего! И вообще, почему как баба? Ты — баба, и не красишься, значит, это вполне мужская прерогатива.

Я знала, что иногда женихи тоже делают грим для церемонии и фотосессии, заодно с невестой, но до этого никогда подобного не видела. Никто из моих знакомых ребят не пользовался косметикой, впрочем, пока и жениться им не приходилось.

Когда Чжунэ закончил оттираться, сделав шаг вперёд, чтобы подойти к зеркалу, я присмотрелась повторно. На лице открылись ссадины и шрам на брови — его прежде не было. Меня охватило беспокойство и, как ни силилась я его удержать, всё-таки спросила:

— Кто тебя так?

— Какая разница? — хмыкнул он, убирая платок. Губа тоже была разбита, но заживала.

— Сказать трудно?

— Трудно.

— Ну и уходи тогда! А то, ишь, поговорить пришёл, а говорить не хочет.

— Да какая разница? Пьяная драка — ничего такого.

— Как же ты на неё нарвался?

— Пьяный был — не помню. Как-то нарвался. — Опять молчание. Я села на пуфик в прихожей, закинув ногу на ногу. Якобы увлеклась рассматриванием обуви, стоявшей вдоль стенки.

— Зачем же столько было пить? — стараясь не звучать нравоучительно, скорее нейтрально, спросила я. Мне вроде как абсолютно всё равно, что с ним творится.