Амандина - [21]

Глава 12

— Амандина, когда вчера я спросила тебя о твоей маме, ты подумала, что я шучу, не так ли?

Красные листья падали на землю, Амандина бегала за ними, пытаясь поймать их на лету. Она собирала их в кучу, складывала вместе, но ветер разбрасывал листья, и она снова бросалась за ними в погоню. Соланж стояла в нескольких метрах от нее и наблюдала за тем, как она прыгала и визжала.

— Амандина, Паула не твоя мама и не мама для каждой из нас. Ни моя, ни Жозефины, ни Марии-Альберты, ни Сюзетт или… Она наша духовная мать, лицо, которое ответственно за то, чтобы нам всем, кто живет здесь в монастыре, было хорошо. Можешь ли ты это понять?

Прижимая листья к груди, Амандина подошла поближе к Соланж.

— Ты имеешь в виду, что она дух? Что Паула привидение?

— Нет. Она не привидение. Она очень реальна, и она заботится о каждой из нас, как должна заботиться мать, но она не настоящая мама.

Женщина и ребенок сели под деревом, в шорохе красных листьев.

— Она наша поддельная мама?

— Нет. Каждая из нас имеет мать, которая ее родила. Это наша собственная мать. И Паула не такая мать для каждой из нас.

— Ни для кого из нас?

— Нет.

— А у тебя есть твоя собственная мама?

— Да. У меня есть мама. И папа. У меня есть две сестры и бабушка, тетки и дяди и, как я недавно подсчитала, восемь кузенов.

— Где они? Почему мы не живем вместе с ними?

— Они живут в другой части Франции. На севере. А я не живу с ними, потому что меня избрали для жизни с тобой.

— Но почему?

— Потому что я этого хотела. Мой выбор приехать сюда и быть с тобой не означал, что я не люблю свою семью. Я люблю их и люблю тебя. Ты тоже моя семья.

— Но я не из вашей «собственной» семьи?

— Нет.

— У меня есть моя собственная мама? Кто она? Кто моя собственная мама?

— Я не знаю, милая. Я точно не знаю, кто она, но я знаю, что она очень любит тебя.

— Ты не знаешь, кто она? Ты уверена, что никто из здешних сестер не моя собственная мама?

— Уверена.

— Не могли бы мы теперь пойти искать ее? Я нахожусь здесь так долго, не волнуется ли она? Что я не пришла домой?

— Она знает, что тебе здесь хорошо и безопасно. Она знает, что ты со мной, с Паулой и Филиппом и с остальными из нас. Она знает, и потому не волнуется.

— Ох. Но могу ли я увидеться с ней? Я хочу увидеть мою собственную маму. Я уверена, что она была бы рада увидеть меня, как ты думаешь?

— Конечно, я так думаю, но прямо сейчас это невозможно. Она хочет, чтобы ты выросла и стала прекрасной сильной девушкой, выучила свои уроки, была доброй и хорошей, слушалась меня и сестер.

— Откуда ты знаешь, что она любит меня?

— Я знаю, потому что она очень заботилась о тебе и о том, чтобы ты…

— Она тебе это сказала? Она сказала, что любит меня?

— Да, в своей манере.

— Какой манере?

— Она послала одну даму рассказать мне о тебе.

— Она это сделала? Что тебе сказала эта дама?

— Она сказала, что есть драгоценная маленькая девочка, мама которой не имеет возможности заботиться о ней, и что мама не хочет, чтобы девочка была одна. Она просила меня, чтобы я взяла на себя заботу о ребенке. Ради ее мамы. Она просила меня, чтобы я отдала девочке всю любовь в мире во имя ее мамы. Так, как ее мама сама отдала бы ей эту любовь. Ты понимаешь?

— Я не знаю. Кто была эта дама?

— Это была женщина с прекрасными глазами, глазами, как у оленя, и кожей белой, как луна. Она была очень печальной. Я видела ее только на мгновение, на полмгновения.

— Почему она была печальной?

— Я думаю, потому что она знала, что твоя мама не сможет быть с тобой. И она не сможет быть с тобой тоже.

— Тогда пойдем искать эту даму. Она знает, где моя собственная мама, и тогда мы сможем быть все вместе. Эта дама, ты, моя мама и я. И твоя собственная мама также, и мы возьмем Филиппа и его собственную маму и Паулу и всех сестер. И собственных матерей всех нас.

Могла ли я объяснить другим способом? Могла ли я вообще не объяснять? Была ли права Паула? Был ли мой рассказ Амандине о ее матери, которая не могла заботиться о ней, более жестоким, чем если бы я сказала ей, что ее мама умерла? Было бы лучше подождать, пока она повзрослеет, чтобы понять? Я могла бы подождать, я бы с удовольствием отказалась от необходимости такого рассказа, но ведь был инцидент в парке, поставивший меня лицом к лицу с ее заблуждениями. У меня не было выбора. Я не могла позволить ей продолжать думать, что Паула — ее мать, а Филипп — ее отец. Насколько более жестоко было бы не сказать ей и просто позволить бродить в тумане, в детских фантазиях? В первый же день в школе ее одноклассницы безжалостно развеяли бы ее заблуждения. И она прибежала бы ко мне за утешением. «Это правда? Почему ты не сказала мне? Тогда кто моя мама?» И я бы так «хорошо» научила мою маленькую девочку, что мое упущение и мое молчание привело бы к утрате доверия. Она была бы права. Нет, этот путь лучше. Я утешила ее, и она привыкнет к правде. Правда. Но то, что я сказала ей, было ли правдой, или я поправила ее заблуждения только для того, чтобы достичь своей цели? Чтобы двусмысленность обменять на абстракцию. Господи, помоги мне. Я стараюсь забыть свою мать, когда девочка начинает тосковать по своей.