Амандина - [17]

У Амандины уже была изящная и абсолютно устойчивая походка. Иногда она подражала покачивающейся походке Филиппа и сопровождала свои движения звуками его одышки. Она была такая ловкая и делала это с таким видом, что Соланж, впервые увидев, как она подражает Филиппу, тут же призвала Батиста полюбоваться.

Амандина называла сестер по именам, начала обращаться к Пауле «святая мать» и к Филиппу «святой отец» сразу, как только услышала, что так их называют другие. Хотя ее заикание и лепет казались всем остальным обычными для младенца, Паула утверждала, что это знаки дьявола. Филипп сказал ей:

— Все в доме уже давно поняли, что присутствие ребенка для вас тяжелое бремя, Паула. Теперь вы хотите, чтобы это хорошо понял и сам ребенок? Кто, как не дьявол, действительно обитает в этом месте?

Глава 9

— Амандина, помедленнее, помедленнее, возьми меня за руку, не беги. Амандина, остановись и погляди на меня. Ты не должна убегать. Ты знаешь, что тебе нельзя убегать. А я не могу прямо сейчас взять тебя на руки, разве ты не видишь, что я несу в другой руке? Возьми меня за руку, пойдем медленно. Святой отец подождет тебя. Хорошо, теперь можешь идти сама.

Филипп обнимал двухгодовалую девочку, которая, против правил, бежала от него с недозволенной скоростью, выкрикивая его имя. Изогнувшись, чтобы поймать ее, он прижал ее к себе и покачивал в свойственной ему неуклюжей манере. Дорогой Филипп. Его крупный галльский нос, признак настоящего лангедокского аббата, блестел, сутана развевалась, длинный черный шарф, несмотря на лето, был обернут вокруг шеи и его конец болтался сзади. Опустив голову, священник бродил по извилистым тропинкам в садах, среди виноградных лоз, в потоках южного света, наклоняясь для критической оценки растений. Как поздно пришла его муза. Шепелявая, бледненькая, обожаемая.

По высоким сухим травам они втроем спустились на берег ручья на мягкую землю и сели под ореховым деревом. Соланж постелила соломенный тюфяк с одеялом для Амандины, положила подушку для Филиппа. Откинув лоскутное одеяло, девочка влезла на свое место на руках Филиппа. Соланж открыла три бумажных пакета — толстые ломти черного хлеба с яблочным соусом. Как и в каждый полдень, Филипп заснул, пока рассказывал Амандине историю, которая длилась до тех пор, пока она доедала свой хлеб. Тогда она закрывала глаза и издавала звук, похожий на храп Филиппа. Травы качались, шелестели, и они вдвоем спали под их шелест. Соланж расправляла одеяло над спящими и отправлялась назад в монастырь. Возвращалась она для того, чтобы разбудить их к вечерне.

Со временем трое сестер объединились в общей заботе об Амандине и вовлекли Соланж в свои обряды и ритуалы. Появились места для ребенка в каждой части монастыря, например, если девочка находилась под присмотром сестер на кухне, у нее был стульчик возле их рабочего стола. Получив свою порцию теста для хлеба или печенья, она «работала» — раскатывала его, лепила, разминала. Один старый шезлонг стоял в прачечной, где по утрам она могла вздремнуть, пока Мария-Альберта выжимала желто-полосатые посудные полотенца или тяжелые хлопковые юбки и бросала их в корзину. Когда Амандина просыпалась, Мария-Альберта прерывала на минутку работу, усаживала ребенка поудобнее, срочно давала что-нибудь для игры, потом продолжала работать. По понедельникам и четвергам, когда Мария-Альберта стирала простыни из келий монахинь, вешала их на натянутые веревки с деревянными прищепками, Амандине нравилось сидеть и петь внутри этого замкнутого четырехугольника без крыши, в мокром белом доме, стены которого хлопали и пахли отбеливателем. Мария-Альберта соблюдала правило, принятое в монастыре, что все нижнее белье следует вешать так, чтобы проходящие мимо не видели бюстгальтеров и панталон, а именно вешать их на другую веревку, расположенную внутри квадрата из простыней. Таким образом, многим молодым сестрам казалось, что поскольку они имеют некие регулярные события каждый месяц более или менее в одно и то же время, длинный ряд панталон должен забавно выглядеть, мечтательно покачиваясь на веревке. Амандина спросила Марию-Альберту, почему ее собственные панталоны не висят там же, тогда можно было бы не стирать и не сушить детские вещи в их комнатах, после чего Соланж стала приносить одежду Амандины в прачечную. Когда Паула впервые увидела, что панталоны сестер, вместе с ее собственными, и длинные, огромные шерстяные панталоны Филиппа стирали после крошечных пестрых Амандининых, она достала свой носовой платок и приложила его к верхней губе.

Амандина наслаждалась пребыванием на открытом воздухе. Она бродила по монастырю, трогала, нюхала, пробовала на зуб все вокруг, Соланж или одна из сестер всегда находились рядом, но не одергивали ее. Она всматривалась в ласточкино гнездо, сдутое ветром и приземлившееся в траву, и часто слушала сплетни и щебет птиц, стоя под деревом и кивая в знак понимания. Она отвечала им, они ей. В бороздах под виноградными лозами росли фиалки, но она собирала только темно-синие. Брала стебли в паутинках в дрожащие ладошки и несла их Соланж, чтобы связать луговыми травами в пучок. Вокруг шумел ветер, бант развязался, нос пожелтел от пыльцы полевых цветов, листья запутались в кудрях, девочка вспотела, щеки раскраснелись от трудов, но она радовалась. Бедная матушка, говорила она Соланж.