Амальгама - [17]

Что было отвечать Хозяину в такой ситуации?

Однако с ответом вышла отсрочка. Приехали они. По рябоватому, в мелких оспинках, лицу Иосифа Виссарионовича было заметно, что разговор он не закончил, просто с продолжением не спешил.

Вышел Хозяин из машины молча, недовольно ежась от крепкого морозца. Неспешно зашел в прихожую и, не говоря ни слова, стал раздеваться. Вешалка у него была особая и даже располагалась отдельно, слева от двери, ведущей в зал, одновременно служивший и гостиной, и столовой. Берия свое пальто повесил на другую вешалку. Широкая, рассчитанная человек на двадцать, она так и называлась «гостевая» и была расположена справа.

В столовую они заходить не стали. Впрочем, и в кабинет они тоже зашли не сразу. Раздевшись, Сталин подошел к большой карте, висевшей тут же, в прихожей, с обозначением линии фронтов. Достав из кармана трубку, он принялся неторопливо набивать ее табаком. Раскурив ее, товарищ Сталин указал чубуком на карту:

– Плохо.

– Плохо, – послушно согласился Берия.

Сталин искоса посмотрел на своего сподвижника, но ничего больше не сказал. Войдя в свой кабинет, он первым делом подошел к тому самому массивному древнему зеркалу, прислоненному к стене справа от входа. Некоторое время он постоял подле него, неспешно проводя пожелтевшим от никотина указательным пальцем по старинной деревянной раме. Вздохнув, он прошел к своему креслу, неторопливо уселся в него и спросил, тыча чубуком трубки в сторону зеркала:

– Так что с ним?

Берия нехотя ответил:

– Пока… – и обескураженно развел руками, однако тут же горячо заверил: – Но над ним продолжают работать и…

– Значит, надежды на него сейчас мало, – перебил его Сталин и, неожиданно для Лаврентия Павловича, покладисто заметил: – Ну и ладно. Нашей самой главной надеждой должны быть наши советские люди, их стойкость и вера в победу над врагом. Верно, Лаврентий?

– Верно, Коба, – послушно согласился тот.

Сталин встал и поморщился. Поясницу ломило сильнее обычного – не иначе как снова разыгрался радикулит. Берии он ничего говорить не стал – не баба, чтобы жаловаться на хворобу. К тому же у него имелось хорошее народное средство. Вот только вначале надо отпустить Лаврентия. Он кивнул ему, на всякий случай добавив:

– Возвращайся обратно. Только вот что, – остановил он его у самых дверей. – Ты на передовую больше не езди, не надо. Ни к чему без особой нужды выказывать свою храбрость. Я и так ее знаю.

– Я к своим частям, – смущенно пояснил тот. – Ободрить не помешает. Раз они из войск НКВД, значит, я отвечаю за их бойцов, вот и хотелось лишний раз убедиться, что не подведут.

– Насколько я знаю, там в большинстве пограничники, которые вышли из окружения, а они уже летом показали прекрасную боевую выучку.

– Ни один отряд не отступил без приказа, – с легкой долей хвастовства в голосе подчеркнул Берия.

– Знаю, – кивнул Сталин. – Потому и говорю – ни к чему к ним ездить. Побереги себя. Жукова убьют, мы десять, двадцать жуковых найдем, а где я такого, как ты, отыщу? Так что считай мой запрет боевым приказом.

– Слушаюсь, товарищ Сталин, – кивнул Берия и, чуть помедлив (не будет ли каких дополнительных указаний), вышел.

А Иосиф Виссарионович пошел лечиться старым испытанным способом, который он успешно применял еще во время ссылки в Туруханске. Для этого на кухне, отделенная деревянной перегородкой, стояла большая русская печь. Обычно в ней пекли хлеб. Но когда Сталин простывал или его очень уж начинал донимать радикулит, он приходил к ней, раздевался, клал на горячие кирпичи широкую доску и, кряхтя, залезал на нее «лечиться». Так он сделал и сейчас.

Однако сон не шел. Уж больно непривычное время он выбрал – не было и двух часов ночи. От нечего делать Иосиф Виссарионович прислушался к неспешному обстоятельному разговору прислуги. Перегородка чуть глушила их голоса, но в целом слышно было хорошо. Судя по беседе, там присутствовал еще один боец внешней охраны, забежавший с морозца погреться. Он-то и рассказывал о себе:

– Вообще-то я из Тверской области. Деревня там есть такая, Заречье. У нас там каждый пятый Шеломов. А до войны в Питере работал. Комнату нам с женой дали. Потом мы к себе еще и сестру пригласили, Анюту, вместе с мужем. Но жили дружно.

– Родня должна друг дружке помогать, – поддержал его кто-то из поваров.

– Во, во, – оживился охранник. – А тут не просто родня, а двойная.

– Это как?

– Да очень просто. У нас в соседней деревне, в Поминове, Путины жили. Так вот вначале Володя Путин на моей сеструхе Машке женился. Молодые они совсем были, обоим по семнадцать всего исполнилось. Давно это было, еще в 28-м. Вот пока на ихней свадебке гулеванили, я там себе и присмотрел сеструху Володькину, Анюту. Да так все закрутилось, что и женился.

– Закрутилось, – хмыкнул кто-то. – Тогда, может, ты вначале подженился, как оно бывает, а уж опосля и…

– А ты не мели, чего не знаешь! – возмутился охранник. – У них знаешь какой батька строгий. Вот так всех держал, хотя, как и ты, из простых поваров. В Горках работал.

– Так это он что же, и самого Ленина кормил? – уважительно пробасил какой-то новый голос.

– Не-е, он потом туда пришел работать, уже после смерти Ленина. А вот жену его, Надежду Константиновну, и сестру Марью Ильиничну он и вправду кормил. Да и брата его, Дмитрия Ильича, тоже доводилось.