Амальгама - [15]

– А ты был не прав, Лаврентий. Выиграл я наш спор, – и с усмешкой покосился на своего соседа, единственного из сидевших в машине одетого в темное гражданское пальто. Впрочем, несмотря на обычность пальто, человек этот был достаточно необычен и легко узнаваем всеми гражданами СССР. Человек этот повернул голову, блеснув знаменитым пенсне, и осторожно произнес:

– Какой спор, товарищ Сталин?

Сталин усмехнулся:

– Помнишь, как мне звонил начальник штаба Западного фронта Булганин, просил перевести штаб фронта подальше от передовой? Я ему запретил это делать, а тебе сказал, что это явно просьба Жукова?

– Помню, – кивнул Берия.

– И тогда же предложил тебе поспорить, что Жуков, исчерпав все возможности, обязательно попросит меня об этом сам, а ты заявил, что он для этого слишком труслив и побоится.

– Было, говорил, – согласился Берия. – А что, он уже исчерпал все возможности?

– А кому еще просить? – хмыкнул Сталин и начал загибать крупные короткие пальцы левой руки. – Соколовский звонил, Булганин звонил…

– А комиссар фронта Степанов?

– Он поднимал этот вопрос самым первым, еще в начале октября. Предложил вывести штаб фронта в район… – Сталин сделал паузу и зло выдохнул: – Арзамаса.

– Куда?! – не смог удержаться от изумленного восклицания Берия.

– Туда, туда, – мрачно подтвердил Сталин. – Ты не ослышался. А я ему сказал знаешь что? – Сталин поднял вверх указательный палец. – Что ему нужно не новый командный пункт оборудовать, а могилу себе копать! Это все Жуков перепуганный придумал. Ну и сегодня не выдержал, сам мне позвонил. Просил перенести свой командный пункт к Белорусскому вокзалу. Боится.

Тонкие губы Берии презрительно искривились.

– Это он боится в плен попасть, Коба. Он же когда в Ленинграде был, не только приказ издал расстреливать всех, кто в плен сдастся. Он еще и шифрограмму командующим отправил, чтоб разъяснили всем, будто семьи сдавшихся врагу будут расстреляны. Вот и опасается за своих. Думает, что ты тогда к его семье его же приказ и применишь. Правда, Маленков его распоряжение сразу отменил, но он, наверное, все равно боится.

– Смешно, – мрачно прокомментировал Сталин, и улыбка Берии мгновенно исчезла с лица.

– Не смешно другое. Не смешно, что командующий фронтом не верит, что Москву удастся отстоять. Это грустно. Очень грустно. Вот я и думаю: может, зря ты, Лаврентий, за него летом заступался, а? Его же за провал под Смоленском просто сняли с поста начальника Генштаба. И все. Может, и сейчас не поздно этого дуболома на умного человека заменить? И есть кем. Вон как армия товарища Власова сражается. Насмерть. Он и под Киевом точно так же стойко держался. Если бы соседи не подвели, думаю, фашисты о Киев непременно зубы сломали бы. Помнится, мы его еще до войны орденом Красного Знамени наградили за лучшую дивизию во всей РККА. Получается, по заслугам наградили.

И, договорив, вопросительно уставился на своего собеседника. Берия пожал плечами и уклончиво ответил:

– Решать вам, товарищ Сталин. Дуболома на умницу заменить – всегда на пользу делу, спору нет. Хотя и дуболомы подчас нужны. Людей на смерть десятками тысяч гнать, когда это требуется, не каждый решится. Тот же Власов, к примеру. И если бы не разгар боев, я бы первым такую замену поддержал, а сейчас… Вникнуть в обстановку – время нужно, а где его взять? Вон как фашисты лезут. А что касается отправки туда… Так ведь это никогда не поздно исправить. Туда отправить легко, вот обратно – навряд ли получится…

– Ладно, – кивнул его собеседник. – Действительно, с этим успеется. Давай тогда про туда и про обратно поговорим. Вопрос у меня к тебе. Ты вот упомянул, что «туда» отправить легко. Тогда почему у тебя так ничего и не получилось с зеркалом? – И он вопросительно уставился на Берию. – И где тот, который туда отправился? Неужели до сих пор не нашли? Странно. Я был о твоих людях лучшего мнения.

Берия помрачнел. Было заметно, что говорить на эту тему ему очень не хочется, но деваться было некуда. Однако ответил он не сразу, подыскивая нужные слова, которые обязательно должны быть правдивыми, ибо Хозяин, как называл его про себя Лаврентий Павлович, терпеть не мог лжи. Но правда – штука жестокая, поэтому следовало подобрать такие слова, чтобы максимально ее смягчить.

В этот момент он проклинал самого себя за то, что тогда, в далеком 39-м, он, заинтересовавшись странными показаниями арестованного пожилого преподавателя истории Ленинградского университета, из «бывших», распорядился разместить его в одной из шарашек НКВД. Впрочем, интерес был оправданный. Звали историка Николай Петрович Дондулев, и рассказывал он нечто неслыханное. Дескать, Петру Первому во время его путешествия по Европе было подарено какое-то зеркало, изготовленное в Венеции. Зеркало это, по рассказам «врага народа», обладало удивительной силой и было способно творить самые необыкновенные чудеса. Но зеркало это было очень опасным, в том числе и для человека, который им владеет. Как Петр Первый в это зеркало глянул, так умом и тронулся. А еще через это зеркало можно было как-то на людей влиять. А еще, мол, это зеркало позволяло «уйти в иные времена». И хранилось чудо-зеркало в Эрмитаже, и ученый знал где и обещал, проведя какие-то предварительные исследования, заставить всю эту колдовскую силу работать на благо Советской власти.