Алый знак доблести. Рассказы - [28]

— Нет… нет… нет… оставь меня, чтоб я… оставь меня, чтоб я…

Его глаза снова были устремлены в неведомое. Отмахнувшись от юноши, он шел к своей таинственной цели.

— Нет… нет… оставь меня, чтоб я… оставь меня, чтоб я…

Юноше пришлось подчиниться. Вдруг он услышал за собой чей-то тоненький голос. Обернувшись, он увидел оборванного солдата.

— Лучше бы ты, парень, свел его с дороги. Вон там батарея несется во весь опор, как бы не переехала его. Он вот-вот кончится, я по лицу вижу. Лучше бы ты свел его с дороги. Откуда только у него еще силы берутся?

— Один бог ведает! — воскликнул юноша, беспомощно ломая руки. Потом подскочил к долговязому и схватил его за локоть. — Джим, Джим, — уговаривал он, — пойдем со мной!

Долговязый сделал слабую попытку освободиться.

— Ох, — произнес он без всякого выражения. Несколько секунд он в упор смотрел на юношу. Затем заговорил, словно что-то дошло до его сознания — Ага! Ты хочешь в поле? Ага!

Он как слепой побрел по траве.

Юноша оглянулся на ездовых, которые нахлестывали лошадей, и на подпрыгивающие пушки. И тут же раздался пронзительный крик оборванного:

— Господи помилуй! Да он бежит!

Мгновенно обернувшись, он увидел, что его друг, спотыкаясь, пошатываясь, бежит к небольшой заросли кустарника. При виде этого юноше показалось, что сердце у него сию минуту выпрыгнет из груди. Он замычал, как от боли. Потом вместе с оборванным бросился догонять долговязого. То была странная погоня.

Поравнявшись с долговязым, юноша начал просить его, стараясь найти слова поубедительней:

— Джим, Джим, что ты делаешь? Зачем ты так? Ты только повредишь себе…

Лицо долговязого не изменило выражения. Он тупо повторял, не отрывая глаз от неведомого места, к которому стремился:

— Нет… нет… не держи меня… оставь меня, чтоб я… оставь меня, чтоб я…

Глядя на долговязого с боязливым недоумением, юноша спрашивал дрожащим голосом:

— Куда ты, Джим? Что у тебя на уме? Куда ты идешь? Скажи мне, Джим.

Долговязый посмотрел на него так, как смотрит человек на своего безжалостного преследователя. Глаза его умоляли.

— Оставь меня, ладно? Оставь меня на минуточку, чтоб я…

Юноша отступил.

— Джим, — сказал он растерянно, — что с тобой?

Тот отвернулся и, как-то накренившись, пошел дальше. Юноша и оборванный солдат плелись за ним, пригибаясь к земле, точно побитые собаки, чувствуя, что, если он снова обратит к ним лицо, они не выдержат его взгляда. Они начали понимать, что здесь совершается некая торжественная церемония. Что-то ритуальное было в движениях отмеченного судьбой солдата. Он был похож на приверженца безумной религии, кровавой, людоедской, костедробящей. Полные благоговейного ужаса, они держались на расстоянии, словно в его руках было смертоносное оружие.

Вдруг он остановился как вкопанный. Они ускорили шаги и увидели по его лицу, что наконец он нашел место, которое так искал. Его тонкая фигура выпрямилась, окровавленные руки спокойно лежали на груди. Он терпеливо ждал встречи, ради которой пришел сюда. Он явился на свидание. Они тоже остановились, ожидая.

Наступило молчание.

Грудь обреченного солдата начала медленно вздыматься. Она поднималась и опускалась с таким судорожным, все возрастающим напряжением, точно в ней билось животное, рвущееся на свободу.

При виде этого медленного удушения юноша начал корчиться, а когда его друг выкатил глаза, он увидел в них нечто такое, что, рыдая, повалился на землю. Он вложил всю душу в последний призыв:

— Джим… Джим… Джим…

Долговязый разомкнул губы и заговорил. Он сделал движение рукой.

— Оставь меня, чтоб я… не держи меня… оставь меня, чтоб я…

Он ждал чего-то. Снова наступило молчание.

Внезапно его тело вытянулось и напряглось. По нему пробежала крупная дрожь. Он смотрел в пространство. Двое, глядевшие в жесткие черты этого страшного лица, видели на нем печать глубокого, удивительного достоинства.

Что-то ползучее, что-то непередаваемое медленно обволакивало его. Дрожь в ногах принудила его проплясать чудовищный танец, руки дико рассекали воздух, словно в приступе бесовского ликования. Его долговязая фигура стала еще выше. Раздался такой звук, словно что-то порвалось. Потом тело начало клониться вперед, медленно, не сгибаясь, как падает дерево. Из-за короткой мышечной судороги левое плечо коснулось земли первым. Ударившись о землю, труп слегка подскочил.

— Боже! — вскрикнул оборванный солдат.

Оцепенев, юноша созерцал церемонию на месте назначенной встречи. Лицо его исказилось от страданий, которые он мысленно пережил вместе со своим другом.

Потом он вскочил на ноги и, подойдя ближе, взглянул в бумажно-белое лицо. Рот у мертвеца был открыт, зубы оскалены в усмешке. Полы синего мундира распахнулись, и юноша увидел грудь долговязого: казалось, ее изгрызли волки.

В приступе внезапного исступленного бешенства юноша повернулся к полю боя и погрозил ему кулаком. Он как будто собирался разразиться потоком слов.

— Черт!..

Алое солнце, похожее на сургучную печать, словно приклеилось к небу.

Глава X

Оборванный солдат стоял задумавшись.

— Ну и ну… — сказал он наконец тоненьким голосом, в котором звучало боязливое восхищение. — Не человек, а дуб могучий. — Он осторожно потрогал носком башмака вялую руку. — Дуб могучий, ничего не скажешь. Не пойму, как у него силищи хватило? В жизни не встречал таких людей. Это ж надо было так смерть встретить! Да, не человек, а дуб могучий.