Алый знак доблести - [20]

Но вокруг него зияли раны. Огромная людская толпа кровоточила. После только что заданного вопроса юноше стало мерещиться, будто его позор уже ни для кого не секрет. Он украдкой оглядывал своих теперешних спутников, проверяя, не читают ли они постыдную надпись, которая жгла ему лоб.

Порою он начинал завидовать раненым. Думал, что этим солдатам с изуродованными телами выпала особая удача. Жаждал получить рану - алый знак доблести.

Рядом с ним, как неотступный упрек, шел солдат-призрак. Его глаза по-прежнему были устремлены в неведомое. Всякий, кому случалось взглянуть в это серое жуткое лицо, невольно замедлял шаг и приноравливался к его похоронной поступи. Солдаты обсуждали, насколько тяжело он ранен, обращались к нему с вопросами, не скупились на советы. Он угрюмо отмахивался от всех, показывая знаками, что просит оставить его в покое. Тени у него на лице стали еще гуще, плотно сжатый рот словно старался удержать стон отчаянья. Движения этого человека были по особенному осторожны, как будто он боялся прогневить свои раны. И чудилось, что он все время присматривает для себя место: так люди выбирают место для будущей своей могилы.

Отстраняя окровавленных и полных сострадания спутников, он сделал жест, и от этого жеста юноша подскочил, точно укушенный. Охваченный ужасом, он громко вскрикнул. Затем подошел вплотную к солдату-призраку и дрожащей рукой тронул его за плечо. Тот медленно обратил к нему восковое лицо.

- Боже мой! Джим Конклин! - завопил он.

Губы долговязого тронула ничего не выражающая улыбка.

- Здорово, Генри,- произнес он.

Юноша пошатнулся и дико уставился на него.

- Джим, Джим, Джим! - заикаясь, повторял он. Тот протянул ему сочащуюся кровью руку. Пятна свежей и запекшейся крови связались в прихотливый черно-алый узор.

- Где ты был, Генри? - спросил он. И монотонным голосом продолжал: - Я думал, может, ты убит. Нынче столько народу полегло. И у меня сердце было не

на месте.

- Джим, Джим, Джим! - все так же причитал юноша.

- А я, понимаешь, был вон там,- сказал долговязый. Осторожно подняв руку, показал, где именно.- Ну и цирк они там устроили! И меня ранили, понимаешь, ранили. Ей-богу, меня ранили.- Он повторял эти слова так удивленно, точно не мог взять в толк, как это могло случиться.

Юноша протянул трясущиеся руки, пытаясь помочь ему, но долговязый солдат твердым шагом шел вперед, словно движимый незримой силой. Как только юноша выступил в роли его телохранителя, остальные потеряли интерес к нему. Они снова потащились в тыл, думая лишь о бремени своих собственных трагедий.

Оба друга шли рядом, и тут долговязого внезапно охватил ужас. Лицо у него стало похоже на серое тесто. Он уцепился за руку юноши и все время пугливо оглядывался, словно подозревал, что кто-то их подслушивает.

- А знаешь, Генри, чего я боюсь? - он перешел на срывающийся шепот.- Знаешь, чего? Боюсь, что упаду, и тогда, понимаешь… эти проклятые артиллерий

ские упряжки… они, как пить дать, раздавят меня… Вот чего я боюсь…

- Я не брошу тебя, Джим! Не брошу! Разразименя Бог, не брошу! - истерически выкрикнул юноша.

- Правда, не бросишь, Генри? - умолял долговязый.

- Нет, нет, говорю тебе, ни за что не брошу, Джим! - твердил юноша. Он говорил невнятно, слова прерывались всхлипываниями.

Но долговязый продолжал шепотом упрашивать его. Теперь он как ребенок повис у товарища на руке.

От нечеловеческого страха у него выкатывались глаза из орбит.

- Я всегда был тебе хорошим другом, верно я говорю, Генри? Я всегда был хорошим парнем, верно я говорю? И прошу-то я о самой малости. Положи

меня на обочину, всего-навсего. Я бы тебя положил, как Бог свят, положил бы, верно, Генри?

Пришибленный, жалкий, он остановился, ожидая ответа.

Юноша пришел в такое отчаянье, что заплакал навзрыд. Пытаясь выразить другу свою преданность, он делал бессмысленные жесты.

А долговязый внезапно как будто и думать забыл о страхе. И вновь стал угрюмо и торжественно шествующим солдатом-призраком. Чугунной поступью он шагал все вперед и вперед. Юноша умолял друга опереться на него, но тот качал головой, повторяя невнятные слова:

- Нет… нет… нет… Оставь меня, дай мне… оставь, дай мне…

Глаза его были устремлены в неведомое. Отмахиваясь от юноши, он шел к некой таинственной цели.

- Нет… нет… Оставь меня, дай мне… оставь, дай мнe…

Юноше пришлось подчиниться. В тот же миг кто-то тихо заговорил у самого его уха. Обернувшись, он увидел оборванного солдата.

- Лучше бы ты, парень, свел его с дороги на обочину. Вон там, посмотри, батарея несется будто шальная. Как бы не задавила его. Он вот-вот кончится, по лицу видно. И откуда у него еще силы берутся?

- Один Бог ведает! - воскликнул юноша, беспомощно ломая руки. Потом подскочил к долговязому и схватил его за локоть.- Джим, Джим! - уговаривал он.- Пойдем со мной!

Долговязый сделал слабую попытку освободиться.

- Ох,- произнес он без всякого выражения. Несколько секунд в упор смотрел на юношу. Затем заговорил, словно что-то наконец смутно дошло до его

сознания: - Ага! В поле, значит? Ага!

Он брел по траве как слепой.

Юноша оглянулся на ездовых, которые нахлестывали лошадей, на подпрыгивающие пушки. И в тот же миг раздался пронзительный крик оборванного: