Алый камень - [30]

— И ты все-таки поехал?

— Поехал.

— Надо же! — сказал Егорышев. — А потом что было? Жених, наверно, ее обманул, да? И она с горя за тебя вышла?

— Еще чего! — ответил Юра Томашевич. — Кому это надо, с горя? Я бы и сам не женился. Нет, все было не так. Жених за ней прилетел весной, как было условлено, но только он уже опоздал. Отказалась она с ним ехать.

— Не может быть, — сказал Егорышев. — Как же это?

— А вот так. Она сперва даже чемодан собрала, а потом зашла ко мне попрощаться, разревелась и осталась.

— Непонятно что-то.

— За зиму натерпелись мы вместе всякого, чуть в тайге не заблудились, бежать собрались на пару, потом нас медвежьим жиром угощали…

— Как медвежьим жиром? — спросил Егорышев.

— А ты заходи к нам вечерком, мы тебе все расскажем, — ответил Юра Томашевич и тряхнул своим желтым хохолком. — Мы тебя чаем напоим и покрепче чего-нибудь нальем, Москву вспомним. Придешь?

— Не знаю, как все будет, — сказал Егорышев.

Вертолет тряхнуло. Егорышев схватился за кресло и выглянул в окно. Земля быстро приближалась. Внизу, на маленькой круглой площадке, посреди аккуратных красных крыш стояли люди и, задрав головы, махали руками. Потом они разбежались, и вертолет мягко опустился в траву.

Томашевич распахнул дверь и спрыгнул. Егорышев увидел, как молодая женщина в синем жакете бросилась к учителю. Она бежала к нему по полю, путаясь стройными ногами в высокой траве, а он спокойно стоял и ждал ее. Женщина обняла учителя и, не стыдясь, стала жадно целовать его в губы, в глаза, в нос, приговаривая:

— Соскучилась, не могу! Бессовестный! Ни одного звонка!

У Егорышева вдруг защипало в горле, и он подумал, что, конечно, не с горя вышла за Томашевича москвичка Галка, и еще подумал Егорышев, что обязательно зайдет к ним и тогда, возможно, что-нибудь поймет, потому что сейчас он ничего не понимает в этой странной и романтической истории.

Вертолет стоял посреди небольшой круглой долины, со всех сторон окруженной мохнатыми сопками. По мокрым камням, шипя и брызгаясь пеной, несся бурный поток. Это была Унга, но она ничего общего не имела с той могучей, величавой рекой, которую Егорышев видел в Улуг-Хеме. Поток яростно клокотал, стремясь вырваться из узкого ложа, перекатывал огромные валуны, и долина была наполнена грозным, глухим гулом, напоминающим отдаленные раскаты грома.

Посадочная площадка находилась на краю небольшого поселка, состоящего из одинаковых новеньких деревянных домиков. Между домами не спеша разгуливали олени, собаки и дети.

— Так ты заходи к нам, — сказал Егорышеву Томашевич, после того как он помог разгрузить ящики и пакеты.

Егорышев ответил, что зайдет, и отправился в правление колхоза. В добротном доме из толстых бревен за письменным столом сидел плотный мужчина небольшого роста и неопределенного возраста. На скуластом безбородом лице чернели узкие спокойные глаза.

— Здравствуйте, — сказал Егорышев. — Вы председатель колхоза?

— Я, — ответил мужчина и, встав, протянул руку.—Будем знакомы. Меня зовут Мангульби. А тебя?

Снова Егорышева бесцеремонно назвали на «ты», и снова ему это понравилось.

— Меня зовут Степан, — ответил Егорышев. — Я приехал из Москвы, чтобы встретиться с одним человеком. С геологом Матвеем Строгановым. Он сейчас здесь?

— Он прилетел неделю назад, — сказал Мангульби. — Заседлал коня, поехал в тайгу, скоро вернется, тогда его увидишь.

— А когда он вернется?

— Должен завтра вернуться, — подумав, ответил председатель. — Продуктов взял на пять дней, обещал лекцию прочесть. Утром приедет.

— Что он делает там, в тайге? — спросил Егорышев.

— Рисует. Матвей хорошо рисует. Смотри, пожалуйста.

На стене висела картина, но в комнате было сумрачно, и Егорышев не смог ее разглядеть.

— Далеко поехал Матвей? — спросил он.

— В Синее ущелье. Он каждый раз туда ездит. Уже пять дней прошло, скоро вернется. Ты ступай отдохни. У меня дома будешь отдыхать. Посмотри в окно, видишь, стоит дом? Туда иди, тебя хозяйка за стол посадит, обедом покормит.

— Я потом к вам зайду, — ответил Егорышев. — Меня учитель пригласил.

— Очень хороший человек учитель, — серьезно сказал Мангульби. — И жена его тоже очень хорошая женщина. Иди к ним.

Школа стояла в центре поселка, возле нее играли ребятишки. Юра и Галя занимались заготовкой дров. Они пилили огромное полено, положив его на козлы.

— Ты нажимай, а не филонь! — услышал Егорышев издали голос Юры Томашевича. — Хочешь за мой счет проехаться?

— Молчал бы уж, лодырь несчастный, — ответила Галя. — Тоже мне лесоруб!

— Давайте я помогу, — сказал Егорышев.

— Познакомься, Галка, — сказал Томашевич, бросив пилу. — Это тот самый цирковой борец, про которого я тебе говорил.

— Вовсе я не цирковой борец, — удивился Егорышев.

— Ну и напрасно, — сказал Юра. — С твоими данными я бы лично обязательно стал цирковым борцом.

Галя улыбалась. Егорышев нашел, что она довольно мила, хотя и красивой ее назвать никак нельзя. У нее был чересчур большой рот, и когда она улыбалась, открывались все зубы. Но зато глаза сияли на ее круглом веснушчатом лице так добродушно и приветливо, что хотелось сразу им довериться.

— Очень хорошо, что вы пришли, — сказала она, — сейчас будем обедать.