Алый камень - [21]

— Вот так встреча! Недаром говорят, что все дороги ведут в ресторан.

— У вас какие-то особенные дороги! — буркнул Егорышев.

Таня не обиделась:

— Не думайте, что я каждый день развлекаюсь в ресторанах. Просто в этом доме живет моя подруга, и я иногда обедаю здесь, если задерживаюсь у нее. У нас дома не готовят.

Вскользь, между прочим, она сообщила Егорышеву, что ее мать работает в центральной пошивочной мастерской, она портниха самого высокого класса и каждый день приходит домой за полночь. Отца у них нет. Он разошелся с мамой в прошлом году и живет теперь с другой женщиной. По специальности он инженер-кибернетик. Участник группы, которая недавно изобрела светомузыкальное устройство.

— Понимаете, вы слушаете музыку и одновременно видите на специальном экране волшебную игру красок, — с гордостью сказала Таня. — Звук и свет синхронны. Это еще древние заметили. Но соединить их вместе сумели лишь сейчас. Родилось совершенно новое искусство, искусство будущего!

Таня говорила с увлечением. С таким же увлечением Мальков рассказывал об Алом камне.

— Значит, ваш отец работает для будущего… — задумчиво сказал Егорышев. — Что же он поступил… так?

— Как? — не поняла Таня.

— Ну, ушел от вашей мамы, сделал ее несчастной… Ее и вас…

— Вы чудак! — спокойно ответила Таня. — Вы думаете, что люди, изобретающие современные машины, все поголовно монахи и евнухи? И в них не бушуют никакие страсти? Одно к другому не имеет отношения.

Егорышев промолчал. Таня его не убедила, но он не знал, что ответить. Он не сумел точно сформулировать свою мысль, но для него самого связь была ясна. Он думал в эту минуту не только о Танином отце, но и о Гольдберге, о Строганове, о Малькове, вообще обо всех людях, которых можно было бы назвать людьми завтрашнего дня. Какими должны быть они? Неужели они принесут с собой в завтрашний день все то горе, обман, страдания, которые мучают человека сегодня, от которых он страдал тысячелетия? Неужели и при коммунизме люди по-прежнему будут лгать друг другу и причинять боль своим близким?

Точно подслушав его мысли, Таня сказала:

— По-моему, человек всегда будет ревновать, изменять прежней любви, разочаровываться и совершать ошибки. Все это в природе человека. И человек останется самим собой.

— Но ведь все, что вы сказали… это… как раз не по-человечески! — тихо, с трудом ответил Егорышев.

Таня пристально взглянула на него и, видимо, поняла, что ему плохо и тяжело. Она положила тонкую, пахнущую духами руку на руку Егорышева и ласково прошептала:

— Миленький мой, но ведь вам просто-напросто нужно хорошенько напиться. И бросьте вы размышлять о высоких материях. Иногда вообще не нужно размышлять. Мысль упирается в тупик, и делается страшно и одиноко.

Таня подозвала официанта и сказала:

—Пожалуйста, триста граммов коньяка и два лимона с сахаром… Вы не сердитесь на меня за то, что я распоряжаюсь? — спросила она Егорышева, когда официант ушел.

Он не сердился. Ему было хорошо с ней. Он почувствовал, что эта девушка с модной прической и умными печальными глазами — чуткий, добрый человек и хороший товарищ. Остальное для него было сейчас неважно. Он не осуждал Таню за ее поведение там, на даче, да и как он мог осуждать? Что он знал о ней?

Ресторан понемногу наполнился посетителями. Все столики были заняты. Оркестранты на крохотной эстраде меланхолически наигрывали танго.

Официант принес коньяк. Егорышев хотел налить рюмку Тане, но она с улыбкой прикрыла рюмку ладонью:

— Я не буду пить. Не хочу. Я просто посижу с вами, хорошо?

Егорышев выпил коньяк и закусил лимоном. Коньяк не произвел на него никакого действия. Таня, внимательно и понимающе смотревшая на Егорышева, тихонько сказала:

— Ого, вам сегодня нужно много выпить, чтобы опьянеть. Вы сейчас напомнили мне отца… Конечно, вы молодой и у вас, наверно, все по-другому, но я не об этом. Отец очень страдал, очень, когда ему пришлось оставить маму… Он даже плакал, честное слово. Ведь они прожили двадцать лет, и ему было ее очень жалко. Он поседел за неделю, но все-таки ушел… Вот что такое любовь. Настоящая любовь. Наше поколение так любить уже не умеет. А через сто лет люди, наверно, будут читать романы о нашей эпохе и не понимать, из-за чего герои так мучились?

— Что же, у них совсем не будет любви? — мрачно спросил Егорышев.

— Любовь, конечно, останется, но она будет другой, — убежденно сказала Таня. — Такой, как у Долгова… Вот человек двадцатого века. Он ведь по-своему меня любит. Но мучиться он не хочет, и он прав. Я думаю, через сто лет люди будут к этому относиться гораздо легче и проще.

— Не верю! — сердито ответил Егорышев. — Я вам не верю! Не может так быть!

— Напрасно не верите, — сказала Таня. — Мне самой от этого иногда становится грустно, но так уж развивается человеческое общество. Ничего не поделаешь. Вы заметьте, как много сейчас неблагополучных семей. Я говорю про молодых. Больше пяти лет вместе не живут. Все мои знакомые или разводятся, или уже развелись, или изменяют своим супругам. И с каждым годом таких неблагополучных семей становится больше. Это говорит о том, что начался процесс разрушения семьи, как ячейки общества. На смену этой форме, наверно, придет другая…