Алый ангел - [131]

– Зачем он вернулся в Корнуолл? – коротко спросил Кэм.

– Чтобы… чтобы защитить меня. Понимаешь, к тому времени мой дедушка обо всем догадался. Он узнал про Аббей.

Кэм зло выругался себе под нос. Неожиданно он спросил:

– Как Маскарону удалось узнать, что я был в Аббей? Я был уверен, что он не помнит меня:

– Фуше сообщил ему, что ты насильно увез свою подопечную из Франции. Маловероятно, чтобы два похищения случайно произошли в одно и то же время. Мой дедушка понял, что я, должно быть, и есть та девушка. Он начал подозревать, что это ты годами преследовал нас. Наконец, он знал твое имя. Навел справки. Нашлись письменные подтверждения… – Габриель смолкла и жалобно уставилась на носки своих башмаков.

– Да? Что ты сказала? Нашлись письменные подтверждения?

Медленно выдохнув, девушка продолжала:

– Нашлись письменные подтверждения тому, что герцогиню Дайсон, в девичестве Элоизу де Валькур, и ее маленькую дочь убили в тюрьме Аббей во время сентябрьских казней. Тогда Маскарон убедился, что ты считаешь его одним из палачей и что мое похищение – только начало мести.

Резко повернувшись лицом к жене, Кэм сказал:

– Что ж, теперь не останавливайся. Продолжай.

– Больше мне ничего не известно.

– Это, конечно, все, что ты хочешь сказать? – В глазах герцога плясали насмешливые огоньки, которые не понравились Габриель.

Она выглядела неуверенной и удивительно несчастной.

– Не знаю, смогу ли я найти слова, чтобы объяснить, – сказала Габи.

Кэм изобразил удивление.

– Боже мой, – сказал он. – Подумай, какое оружие вложил в твои руки дед! Осуждай меня! Я признаюсь! Это я гнал вас с одного места на другое. Это мои агенты выслеживали вас. Из-за меня тебя заставили носить мужскую одежду и жить суровой жизнью бродяги, – его голос стал более хриплым, более свирепым и угрожающим. – Те шрамы на твоем теле… Я с таким же успехом мог нанести их. Твои сломанные ребра… Можешь карать меня! Это я столкнул тебя с той стены. Из-за меня ты никак не могла найти пристанища. Это моя жажда мести сделала твою жизнь невыносимой.

Руки Кэма сжались в кулаки. Отдавшись буре, бушевавшей у него внутри, герцог ударил по стене.

Поднимался ветер. Он потрепал занавески на окнах и сначала немного задул огонь свечей, а потом заставил его разгореться ярче. Габриель не замечала этого. Она не сводила глаз с широкой спины Кэма, который так холодно отвернулся.

Сдавленным голосом Габриель произнесла:

– Я пыталась сказать вот что. Прости за ту боль, которую тебе пришлось испытать. Прости за то, что случилось с твоей матерью и сестрой. Прости, что я запела ту дурацкую песню. Я не понимала, что делаю. Видишь ли, тюремщикам очень нравилось учить ей всех детей. И главное, прости, что мой дедушка приехал той ночью в Аббей и спас меня. Кэм, я не знаю, что еще сказать. Если бы ты только смог простить меня!

Кэм приготовился к тому, что Габи будет его презирать, ожидал ее гнева. То, что он услышал, сначала было непонятным. Постепенно слова Габриель нахлынули на него, нежно окутывая в очистительном крещении. Но, в конце концов, они изумили Кэма сильнее, чем если бы Габриель произнесла грубейшие, непристойнейшие богохульства.

Она жалела, что Маскарон спас ее! Понимала ли она, о чем просит? Он не может об этом жалеть. Он благодарит Бога за это. Те женщины, включая его мать и сестру, были обречены, независимо от решения трибунала. Никто не мог сдержать толпу, охваченную жаждой крови. Спасти хотя бы одного человека от безумия их ненависти было чудом. И, о Господи, если можно было спасти только одного человека, Кэм не жалел, что им стала именно Габриель. Он закрыл глаза, вспоминая.

Если можно было спасти только одного человека… У Кэма перехватило дыхание, когда сцена из прошлого возникла перед его глазами. Если бы это было в его власти, он бы спас мать и сестру. Он бы жизнь отдал за них. Но судьба или случай решили иначе. Кэм думал, что и он был обречен, пока не вмешался Родьер. Герцог замер, когда воспоминание стало еще четче. Родьер вмешался. Однако именно безмолвное распоряжение Маскарона, отданное Майяру, отвратило смертный приговор. Он сделал это, потакая капризу, и за это Кэм проклял его. Он не хотел оставаться в живых, если люди, которых он любил больше всего на свете, были обречены.

Он выжил. И Габриель выжила. Кэм не знал, что это может означать. Ему было все равно. Он знал только… о боже… что не может жалеть об этом.

– Габриель, – простонал Кэм, поворачиваясь к ней.

Но ее уже не было. Кэм не знал, сколько времени простоял он так, бессмысленно глядя в окно, парализованный эмоциями. Придя в себя, герцог проклял себя за глупость. Он слишком хорошо знал, как быстро Габриель могла воспользоваться предоставившейся возможностью. Он дал ей фору. У Габриель было достаточно времени, чтобы спуститься по стенам замка или пройти через ворота, или…

Двумя шагами герцог пересек комнату и вышел из дверей, накидывая на ходу пиджак, криками призывая слуг проснуться и искать герцогиню. Перед Кэмом промелькнуло ужасное воспоминание о ночи, когда Габриель пыталась обогнать прилив. Словно обезумевший, герцог летел по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Достигнув внутреннего двора, он пустился бежать. Стражники уже открыли ворота в ответ на команды, которые герцог выкрикивал, подбегая к ним. Люди разбегались во все стороны, не зная, что им следует делать. Кто-то решил, что французы атакуют, и стал проверять оружие.