Алые росы - [23]

До ворот проводил Ксюшу парень. И чудной, хоть бы слово сказал. На слово можно ответить, обругать, отшутиться, а чем ответишь на молчанье?

4.

Борис Лукич остался доволен поездкой в город. Евгении Грюн, правда, он не застал, она была в отъезде на приисках. Да обошлось без нее.

Председатель губернского комитета партии социалистов-революционеров как услышал о проигрыше Ксюши, так обоими кулаками ударил по столешнице.

— Какой кошмар, дорогой Лукич. Вас не обманули? Не разыграли? Это не первоапрельская шутка?

— Даю честное слово члена партии, я передал только голую правду — и ничего, кроме правды.

Сухощавый председатель заходил по кабинету, как на ходулях.

— Та-ак. Представляете, каа-кой это материал для предстоящей избирательной кампании. Лукич, дорогой, сядьте за стол, немедленно опишите все, не упуская ни малейшей детали. И никому ни полслова. Чтоб не пронюхали большевики. В газету я дам статью сам, с Евгенией Грюн. Подсунем такую бомбочку! Через центральные газеты ударим. Прокурора можно подключить. Он человек вполне наш. Но его сейчас тоже нет в городе. Оставьте ему письмецо, не раскрывая ни имен, ни событий, ни адреса. Заинтригуйте, и пусть он получит информацию у меня. А с рыбаками, друг мой, разберемся. Немедленно.

Приказал подать к крыльцу пару серых, в яблоках, рысаков, заложенных в лакированный, на резиновых шинах, подрессоренный экипаж.

— Прошу, — широким жестом пригласил Лукича председатель. — Бывшие губернаторские — и кони, и коляска, и кучер. Вот оно, брат Лукич, раньше эти кони возили царских сатрапов — теперь возят слуг народа! Пшел, — крикнул председатель плечистому кучеру в добротной поддевке и в кучерском котелке с огромными белыми бляхами на тулье. — На архиерейскую дачу.

…Архиерей принял в саду, где под тенью огромных лип, над столом с медом, вареньем и пирогами вились рои пчел. Поскольку пришедшие не подошли для благословения и лобызания руки, то и владыка, нарушив этикет, не только не пригласил гостей к столу разделить с ним трапезу, но даже и вообще не пригласил их сесть. И гости, потолкавшись на аллейке, сами устроились на лавочке под липой.

Откашлявшись, председатель решил сразу взять быка за рога и пространно рассказал о самоуправстве отца Константина.

Архиерей, полузакрыв глаза, скрестив на груди руки, внимательно слушал. А выслушав до конца, ответил медленно, по-прежнему не открывая глаз:

— Обо всем изреченном мне ведомо со слов моих верных помощников.

Долго ждал председатель продолжения речи архиерея и, не дождавшись, сам решил закончить.

— Не желая неприятности церкви, не желая вмешивать в это дело светскую власть — прокурора, милицию, мы приехали с предложением закончить этот эпизод с наименьшим ущербом для церкви. Дайте бумагу с приказанием отцу Константину немедленно отпустить крестьян, частично возместить понесенный ими ущерб — и делу конец. Мой товарищ Борис Лукич отвезет бумагу. Он, между прочим, друг отца Константина.

Помолчал владыка. Осторожно сдул севшую на усы пчелу и, открыв глаза, как бы удивился, что гости все еще здесь.

— Паки вам молвлю: мне ведомо все. Мир вам, господин председатель.

— Владыка, нам нужно ваше решение.

— Оно будет, сын мой, своевременно. Сказано в писании: «Не вступай на путь, не спросив отца твоего». А мой отец там, — показал глазами на небо.

— Владыка, неужели вам не все еще ясно!

— Сын мой, не в многословии истина. Идите с миром. Бог не допустит решения поспешного.

— Заупрямился чертов петух, — ругался председатель, отъезжая от дачи архиерея. — Сегодня же пошлю подробнейшую телеграмму Керенскому.

В это время архиерей позвал своего секретаря и спросил:

— Ты, отче, должно внимал словам председателя? Так составь новую телеграмму министру Керенскому, потверже и пообширнее.

5.

Во дворе Бориса Лукича жизнь текла как в родном Рогачеве до находки золота в Безымянке, будто революция, пасека дедушки Саввы, Сысой были сном. Рассвет прогонял сновидения и оставались те же коровы, стирка белья, колка дров, тасканье воды для поливки огорода, и еще — тоска ожидания: где же Борис Лукич? Что ж он не едет?

Вчера отпросилась у Клавдии Петровны и сбегала в село Луговое. Нашла амбар, где сидели рыбаки.

— Сестричка? Здорово живешь! — узнал ее рыжий. — Устроилась как?

— Спасибо всем вам, живу хорошо. Вот гостинец вам от меня. — Просунула сквозь узкое слуховое окошко две лепешки и кусочек свиного сала да щавеля молодого, что нарвала по дороге. — А как вы живете?

Конечно, какой гостинец — две лепешки на шесть мужиков. Но это забота, внимание. Пятнадцать верст прошла Ксюша, чтоб гостинец вручить. И надо понять — откуда беглой девке взять гостинец побогаче.

— Спасибо тебе, — сказал рыжий, принимая лепешки и сало. — А живем лучше не надо, и хуже вроде бы некуда. Стены крепки, не сбежишь, бабы приварок приносят, от этакой жизни до того раздобреем, что под шестком и зима пройдет…

Дрогнул голос у солдата.

— Не кручиньтесь. Борис Лукич в город уехал, вас выручать. К самым наиглавнейшим.

— Эх, сестричка, нет для крестьянина правды. Я где-то такое слыхал: «Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и ни герой».