Алые перья стрел - [49]

– Мне выйти надо, – сказал Лешка.

Бородатый подумал и понял.

– Эй, выведи мальчишку по надобности, – сказал он молодому парню с толстым носом и унылыми глазами.

Тот послушно поднялся с нар, вытащил из-под них автомат и повел Лешку к выходу.

Лешка так глубоко вдохнул теплый лесной воздух, что закашлялся. Его конвоир постоял рядом, а потом присел на траву.

– Ты не дуже спеши, трошки подыши, – милостиво разрешил он. – И скажи мне такую штуку… Сам-то с города?

Лешка промолчал. Станет он еще разговаривать со всяким толстоносым бандитом. Все равно тот не имеет права ничего ему сделать.

Но парень не обиделся. Он вздохнул и продолжал миролюбиво:

– Ишь, гордый… А только все ж таки скажи: про амнистию ничего не чул?

Лешка кое-что слышал об амнистии. Еще в вагоне о ней упоминала Соня, а потом в райкоме он видел листовку, в которой говорилось, что до 1 августа действует закон о прощении лиц, сотрудничавших с фашистскими оккупантами, если они явятся к советским властям с повинной и с оружием.

Лешка подумал и коротко сказал обо всем этом своему конвоиру. Потом еще подумал и добавил, что сам видел, как в районное НКВД вошли вчера двое мужиков с винтовками и гранатами и через пять минут вышли обратно пустые и отправились в разные стороны.

– Ну, с винтовками-то наши не ходят, – усомнился парень. – Карабины разве… Сам, говоришь, видел? И грамотку сам читал?

Лешка подтвердил. Коротко. Так звучало, по его мнению, убедительнее.

Конвоир посопел носом и вдруг заорал:

– А ну, валяй в бункер, пионер сопливый. Разбрехался на мою голову.

Он орал, но Лешка не услышал особой свирепости в его голосе.

Поев немножко соленого сала с луком и черствым хлебом, Лешка прилег на краешек дощатых нар с твердым намерением не спать ни минуты. Но измученный до предела всем пережитым, он молниеносно провалился в омут блаженного бесчувствия.

14

Лешка не слышал, как совещались бандиты, определяя его дальнейшую судьбу.

...

– «…Боюсь, что скоро опротивею ему своей назойливостью. Даже рада, что он уехал в командировку: пусть отдохнет от меня. Зато рядом со мной остался маленький Вершинин. Он до смешного похож на брата, особенно во сне, когда двигает бровями. Кажется, я люблю его не меньше Димы.

20 июля.

Не удастся старшему Вершинину долго от меня отдыхать. Сегодня звонил и просил секретаря прислать кого-нибудь ему в помощь. Что-то не получается у него с колхозом. Дима взял на себя самую трудную деревню: голая беднота, а кругом на хуторах кулачье. Районные полицаи наполовину состояли при немцах из тамошних хуторян. Добрый десяток сволочей все еще бандитствует в округе и запугивает народ.

В командировку посылают меня. С удовлетворением признаюсь себе, что еду не ради встречи с Димой. Я знаю там обстановку и людей. Лешку повезу с собой – таков наказ старшего брата. Следующую запись в дневнике придется делать уже в райцентре…»

– Вот такую бумаженцию мы нащупали на пузе у парнишки, – сказал Бородатый, вслух прочитав своим людям страницу из Сониного дневника. – Как она к нему попала и почему он сам оказался на возу у мужика – дело второе, а вот что хлопец – брат того самого стрелка из карабина, чтоб его разорвало, – это факт. Чуете, чем пахнет? Попробуем обменять пацана на Фельдфебеля. Пошлем письмо с нарочным. Прямо в районное НКВД. Немедленно.

От наступившей тишины выпрямилось пламя свечи.

– Может, лучше почтой? – нарушил молчание толстоносый парень.

– Тебя, дурака, не спросили, – отрезал Бородатый. – Почта от Красовщины до райцентра два дня ходит, а Фельдфебеля могут каждую минуту в Гродно, а то и в Минск отправить. За ним чекисты второй год охотятся, да партизаны три года грозились повесить.

– Вот потому и не обменяют, сказал бандит в пиджаке. – Такую шишку да на этого сопляка… Больно разный товар.

Бородатый подумал и замотал головой:

– Мелко вы соображаете. Обменяют. Во-первых, этот Вершинин сам немалая шишка в области. И вояка заслуженный, по повадке видно. Такой любое начальство подымет на ноги из-за брата. Во-вторых, вы народ темный и не понимаете, что у Советов к пацанам особое отношение. Кого они спасали в первую очередь, когда Гитлер поднапер? Ребят. Они вагон золота отдадут, чтобы выручить какого-нибудь мокроносого. А на черта им наш Фельдфебель, если коммунисты уверены, что все равно прихлопнут нас не сегодня-завтра! Хоть с ним, хоть без него…

– Еще почешутся! – мрачно раздалось из угла.

– Это само собой, – согласился Бородатый. – Но сейчас разговор про другое. Кто пойдет с письмом?

Снова тишина повисла в землянке. Никому не хотелось добровольно отправляться прямо в руки НКВД. Для каждого из них само появление в районном центре уже грозило опасностью: местные жители отлично знали в лицо большинство полицейских, укрывавшихся сейчас в лесах. И это знакомство не сулило бандитам ничего хорошего. Да и вообще большая разница: или вдесятером ограбить ночью сельский магазинчик, пристрелить безоружного финагента, разогнать сельский сход – или оказаться среди бела дня одному перед десятками бдительных глаз, внимательно осматривающих каждого свежего человека.

Бородатый шарил взглядом по лицам собеседников и размышлял. Заплатанный сразу отпадает: в него с ходу вцепится первая же продавщица из галантерейного ларька, потому что нет такой торговой точки, где бы тот не наследил… Этими тремя пока рисковать нельзя – основной ударный костяк остался, лучшие стрелки. Набили руку в карательных экспедициях. Дальше посапывает толстым носом призывник-дезертир. Уговорили папашу-кулака не отпускать сынка в армию, а спровадить к ним в лес. Взамен подбросили рулон сукна из разгромленного кооператива. Парень особенной ценности не представляет, но уж больно туп: отдаст письмо в какую-нибудь контору вместо НКВД, а пока разберутся – время уйдет.