Алые перья стрел - [47]

Поставив ногу на ступицу колеса, бородатый разглаживал на колене исписанную фиолетовыми чернилами тетрадную страницу.

– Отпустить, говоришь? – рассеянно спросил он. – Можно и отпустить… Можно. Да…

Он вдруг резко выпрямился и в упор глянул на Лешку. Смотрел долго, обшаривая прозрачными угрюмыми глазами его лицо, рубашку, брюки, желтые запыленные полуботинки.

Потом повернулся к хозяину повозки.

– Твой хлопец?

– Не мой, – всхлипнул дядька. – Попутный…

– Так. Вижу, что не твой, пьянчуга.

И снова светлые глаза вцепились в мальчишку на возу.

Лешка успел устать от чувства ужаса. Единственно, чего он сейчас еще боялся, – это прикосновения страшных чужих рук, которые могут вот так хладнокровно бить по лицу, хватать за воротник, шарить по телу. Но бородатый к нему не прикасался. Поэтому взгляд его Лешка выдержал сравнительно стойко.

И бородатый вдруг отвел глаза. Он стоял с листком бумаги в руке и смотрел куда-то в сторону леса.

– Слазь с воза, Вершинин, – вдруг сказал он Лешке. – Слазь и… не бойся. Пойдешь с нами. А ты! заорал он на ограбленного мужика. – Лупи кобылу и дуй до своего вшивого хутора, пока я не передумал. Твое счастье, что мы сегодня уже по уши настрелялись. Если кому гавкнешь на дороге о нашей встрече, завтра спалим хату вместе с блохами. А вздумаешь в колхоз записываться – на воротах вздернем.

Ошеломленный Лешка продолжал сидеть на возу, но бородатый силой снял его с телеги, и подвода запрыгала по кочкам к дороге.

13

Они двигались в глубь леса по еле заметной тропинке. Бородатый и тот, что был в заплатанном пиджаке, шли впереди. Двое сопровождали по бокам Лешку. Пятый, вернувшийся с дозора, замыкал шествие. Передние вели разговор в полный голос, нисколько не беспокоясь, что Лешка их слышит.

– …Это тот самый пацан, с которым девка шла с чугунки. Я еще тогда его запомнил по желтым башмакам. Как девка свою песню затянула, я сразу под куст залег. Ну, думаю, партизанская пташка идет, сейчас я ей перешибу горлышко. Только там дорога людная, нельзя стрелять. В общем, получается, что мальчишка – братан Вершинина… И не полторы косых мы сейчас взяли, а, выходит, кое-что подороже. Считай, что по везло.

– Какого Вершинина братан?

– Экая ты дубина… Того самого, что в Красовщине заварил колхозную кашу. Из областных начальников. А вчера и девку приволок к себе в помощь. Это она взбаламутила всех баб в деревне.

– Стоп! Неужто – тот длинный, в белой рубахе? Который двух наших срезал?

– Не двоих, а троих. Бронюсь тоже загнулся…

– Вот сатана! А чего же вы его самого на мушку не взяли?

– Не трепись! Ты-то небось в кооператив за шнапсом побег, драки не нюхал, так сейчас помалкивай. Поглядел бы, что около ихней читалки делалось… На мушку! Мы только и успели по окнам пустить пару очередей. А потом они и близко подойти не дали.

– Кто они?

– Балда ты похмельная. Они – которые за столом в президиуме сидели. Вершинин, председатель сельский, комса ихняя… Девка тоже, кажись, стреляла.

– Ну дак што! Вас же целых восемь душ было.

– Было… А через пару минут пять осталось. Этот Вершинин, как кошка, – из окна и за колодец. Видать, вояка! Цемент пулей не прошибешь, а обзор из-за колодца круговой. Он пару раз из пистолета пальнул, а потом ему из окна карабин подбросили. Ну и пошло! Фельдфебель двоих наших послал в обход с гранатами – они и метра не прошли. Тюк – и нету. Тюк – и второй лежит. Ажно завидно стало от такой стрельбы. Я Бронюсю приказал пулемет выдвинуть. Он чуть башку приподнял, диск вставить, – хлоп, и в шею навылет. Я сам за машинку взялся – бац, приклад пулей разворотило. Отходить пришлось. Тогда и потеряли Фельдфебеля.

– Как потеряли-то?

– Не капай на душу… Если б я видел как. Мы же врассыпную отходили, ночевали по одному на хуторах. Собрались утром где было договорено, а его нет. Ты явился небось, а он пропал.

– Хм… Ну, ежели по правде, дык я в стогу проспал. Две шклянки долбанул – и ничего не помню. А вам все равно надо было за начальником вернуться к хате-читальне.

– Заткнись, герой! Мы только отходить начали, я оглянулся – вижу, летит на жеребце по дороге Ванька-хромой. Значит, пронюхали уже о нас в селе, следом за партизаном и краснопогонники пожалуют. Куда ж возвращаться?

– Все равно начальство в любом случае полагается выручать.

– Пошел ты!..

Бородатый через плечо оглянулся на Лешку.

…А Лешка не слушал конца разговора. Ему было наплевать на остальную их болтовню. Он услышал главное: Митя – жив!

Лешка шел между бандитами и пел. Пел беззвучно для бандитов и громко для себя: «Митя – жив! Они и пальцем тронуть меня не посмеют, раз Митя жив. Брат – живой, и чихать я хотел на вас, грязных дураков! Митя все сделает…»

Он так уверовал в свою неуязвимость, что ему стало смешно, когда Бородатый приказал завязать мальчишке глаза и вести его за руку. Остолопы безмозглые! В сыщики-разбойники захотели поиграть? Ну, поиграйте. Митя вам и за это всыплет. Мало вам от него досталось? Еще получите. И за эту вонючую тряпку, что стянули глаза и виски, тоже будет добавление от Мити.

Лешка шел и беззвучно пел.

Но шли они так долго и столько раз Лешка валился на колени, спотыкаясь о корни и кочки, что ликующее настроение его стало увядать. Нет, первоначального ужаса не было и в помине. Зато начали заползать в голову трезвые, а потому и тревожные мысли.