– Нельзя же разговаривать, – шепнул он.
– Больно уж ты… того! Какая разница, если бы я и сказал ей пару слов. Не бойся, не услышит твоя Соня.
Экскурсантов в музее в этот утренний час было немного. Лешка и Михась неторопливо переходили от стенда к стенду. Потом дело пошло веселее. Из узкой боковой дверцы появился ветхий, но аккуратный старичок в очках и наглаженном парусиновом костюме. Он отрекомендовался ученым секретарем музея и сказал, что готов быть экскурсоводом. Лешка быстро присоединился.
Старичок говорил без умолку.
– …Здесь собраны и более древние экспонаты – начиная с десятого – одиннадцатого веков. Легко заметить, что у тогдашних восточных славян особенно было развито кузнечное ремесло, а также обработка драгоценных металлов. Эта коллекция древнего оружия свидетельствует…
И тут у Лешки разыгралось воображение.
– …Этим самым копьем, которое держит в стальной рукавице фигура рыцаря, был сражен на княжеской охоте могучий зубр. На древках копий его притащили сюда, на гору, целиком зажарили, а потом отрезали себе куски жаркого вон теми зазубренными кинжалами. Потом затрубил этот зеленый, с красивой насечкой медный рог, и дружина князя умчалась отражать нападение соседей-феодалов, на полном скаку стреляя из этих громадных луков. В качестве трофеев они привезли двуручный меч с извилистым лезвием и непонятной латинской надписью на клинке…
Немного ошалевший от дремучей старины, Лешка метался между стендами и витринами и успевал схватывать только отдельные реплики музейного старичка. Оставалось читать куцые надписи на экспонатах, щелкать «лейкой» и фантазировать. Спрашивать и разговаривать Лешка сегодня не имел права. Ни с кем, кроме Михася. А Михась затерялся в обширных гулких залах.
Наконец узкая дверь с надписью «Выход» вывела Лешку снова на гранитный мост замка. Лешка почти с облегчением вздохнул и прищуренным взглядом фотографа стал обозревать панораму города с высоты Замковой горы. Внизу сверкал на солнце Неман. За ним дымились трубы фабрик. Где-то там табачная Михася. А куда он сам провалился?
Михась подошел своей обычной неспешной походкой, встал рядом на парапет и сплюнул вниз. Лешка неодобрительно покосился на него, потому что под мостом проходила лестница к набережной и по ней двигались люди.
Михась сказал тонким от обиды голосом:
– Научил меня карточки снимать, да? Сам щелк-щелк, и будь здоров. Трепло.
– Кто трепло? – возмутился Лешка. – Ты сам где-то потерялся.
– «Потеря-я-лся»? – передразнил Михась. – Я не терялся, пока не увидел, что ты с этими железяками… с глузду зъехал. Стоишь у ящика и губами шевелишь. Я чуть не заснул. Ну и пошел гулять…
Лешка понял, что Михась всерьез обижается. И торопливо сказал:
– Ты не думай, что я всю пленку израсходовал. Еще шесть кадров. Пошли, научу.
Один из склонов огромной Замковой горы сплошь зарос кустами сирени, акации и жасмина. Изредка в зарослях попадались живописные лужайки. К ним были протоптаны уютные стежки. На одной из полянок Лешка и предложил Михасю попользоваться «лейкой». Он, как мог, растолковал ему, что такое дальномер, выдержка и диафрагма, и отошел к кромке кустов. Встал в позу и скомандовал:
– Жми на кнопку.
Михась долго прилаживался к аппарату, застенчиво улыбался, рассматривая в видоискатель лужайку, кусты и Лешку. И вдруг он увидел в этом мутноватом стеклянном кружке силуэт еще одного человека. За спиной Лешки стоял мужчина и призывно помахивал рукой. Даже в неверных радужных разводах видоискателя лицо его показалось Михасю очень знакомым. От неожиданности он нажал кнопку и вздрогнул от громкого щелчка затвора.
Ну конечно! Из-за спины Лешки выдвигалась хорошо известная ему клетчатая фигура фабричного экспедитора. Он был здорово пьян. Он отпихнул Лешку, зигзагом приблизился к Михасю и фамильярно обнял его за плечи.
Лешка одним прыжком встал плечом к плечу с другом. Но пьяный безобидно чмокнул Михася в щеку и всхлипнул:
– Ну вот… а говорили, ты сидишь. А я подумал – это не для него. Это – для меня. А тебе чего делать в милиции? Правда? Ты же толковый муж-ик…
Михась легко вывернулся из его объятий, и пьяный, потеряв точку опоры, сел на траву:
– И-з-з-вини. Я вижу, ты занялся фотокоммерцией. И это твой клиент? Дуй. Снимай. Ты прав. Папиросы – это пошло. Тем более, что я тебе больше не компаньон. Я… иду садиться. Да. Сам. В милицию. И пусть меня поскорее спрячут в уютную беседочку с симпатичной сеточкой. Там не дует. И там нет комаров. Если пан Август в них влюблен, он может их кормить. В камере, конечно, не курорт, но зато нет пана Августа и его приятелей. И слава Иисусу Христу, что нет. Чем дальше от них, тем спокойнее. Лучше сидеть за папиросы, чем за еврейское добро…
Умиротворенно смежив веки, экспедитор улегся на траву и приготовился захрапеть.
Михась вопросительно глянул на Лешку.
Лешка кивнул. Нельзя давать ему спать!
Михась довольно беззастенчиво пнул пьяного в бок.
Экспедитор поднял голову и как ни в чем не бывало продолжил свою мысль:
– …Потому что идейных разногласий у меня с Советской властью нет. Я всего лишь хронический нарушитель Уголовного кодекса. Да. Тадеуш Петуховский – жулик, но не бандит. Поэтому я отклоняю предложение пана Шпилевского о прогулке в пущи и кущи и иду садиться. Лучше получить три года, чем пулю из кустов. Еще раз привет дебютирующему фотоателье. Все!
