Вершинин был уже дома и ответил так:
– Во-первых, у меня гости и на столе пельмени. Во-вторых, вы явно устали и потому идите в отпуск. Как это не устали? А ваши, извините, неврастенические вопросы? Сколько я знаю, эскизы, макеты, тексты, даже краски – все было изготовлено честными и глубоко идейными советскими головами и руками. По моему скромному соображению, пельмени не перестанут быть пельменями, если их сварит даже сам лидер вегетарианцев граф Толстой… Знаки препинания в лозунгах, конечно, проверьте.
– Вот всегда он так, – уныло сказал парторг, положив телефонную трубку. – Не поймешь, где в шутку, где всерьез. Но похоже, что он меня отчитал. А?
– Похоже, – согласился Василий Кондратьевич. Ни о чем не подозревая, школьный оркестр начал вечернюю репетицию. На ферме утробным ревом отозвался бык.
Не в радость встреча
Шпилевский шел к Леокадии. Он понятия не имел о последнем ее поступке и меньше всего подозревал, что квартира «тетушки» под наблюдением. У него просто не было выбора. Предстояло уговорить или заставить Леокадию явиться завтра в Красовщину и заминировать в последний момент трибуну. Учительница будет в числе представителей районной интеллигенции и вполне может оказаться по соседству с наиболее именитыми гостями. Он даст ей четыре бруска с детонаторами разных сроков и покажет, как следует с ними обращаться. Он убедит Леокадию в абсолютной ее безопасности, потому что и в голову никому не придет заподозрить скромную учительницу в диверсии. Пусть только она правильно поставит свои часики, чтобы вовремя уйти от трибуны. Он заверит Леокадию, что доложит шефам о ее подвиге, который гарантирует агенту Могилевской долларовое вознаграждение, небывалое долларовое вознаграждение, а в дальнейшем райскую жизнь на Западе.
…Он еще и еще придумывал убедительные доводы, которые подтолкнут Леокадию на этот шаг. Придумывал – и сам до конца не верил в осуществимость своего плана. Но это была последняя надежда. Пусть бы Могилевская согласилась, пусть бы не подвел старик с фаршированной щукой. И тогда вспыхнет грандиозный фейерверк, который осветит триумфальное возвращение агента Голла к шефам.
По заброшенной дороге он шел в поселок, и это был уже не приезжий художник в замызганной «богемной» блузе и запачканных белилами брюках, а снова элегантный молодой человек в отлично сшитом костюме. Одежку Слуцкого он закопал у лесного ручья, вымыв заодно перекисью водорода волосы, брови и ресницы. И даже побриться успел заботливо сохраненным лезвием, хотя на этот раз и без одеколона.
И это было его последнее перевоплощение.
Он входил на окраинные, тускло освещенные улицы райцентра, а навстречу ему шли приятели детства – Алексей Вершинин и Михась Голуб, бывший Дубовик, приехавший на побывку к своим приемным родителям и узнавший от них об Алексее.
Они встретились час назад, улизнули от пельменей Софьи Борисовны и теперь шагали вдвоем, спеша наговориться. Говорили и о том месяце шесть лет назад, и о нынешней их жизни. Алексей проникся великим уважением к другу-парашютисту, Михась, наоборот, люто завидовал Алексею. Люди, печатающиеся в газете, все казались ему или Тургеневыми, или Борисами Полевыми. Он видел недавно в «Комсомолке» маленькую заметку о каком-то молодом московском изобретателе за подписью А. Вершинина, но не поверил, что это Алексей. Во-первых, при чем тут Москва, если тот в Свердловске, а во-вторых, не верилось, чтобы довольно лопохухий Лешка с неманских плотов сумел так здорово написать… хотя рассказывать Лешка умел так, что даже вздорный Казик заслушивался.
– Кстати, о Казимире, – заговорил Алексей. – О нем есть кое-какие свежие сведения…
Михась вдруг встал как вкопанный и весело захохотал:
– Какие могут быть сведения, когда вот он сам идет! По той стороне. Собственной персоной. И курчавый такой же. Ну знаешь, это прямо как в кино! Мы словно сговорились все встретиться…
И он уже раздул легкие, чтобы рявкнуть приветствие. Алексей что есть мочи стукнул его между лопаток. Крик сорвался.
Алексей дернул Михася в ближайший дворик.
– Чего ты? – изумился Михась.
В нескольких словах Алексей обрисовал обстановку: самолет, ямочка, Станислав, раненый Айвенго… Михась таращил и без того круглые глаза. «Да не может быть. Хотя… Ах ты, корень зеленый! Ну и ну…»
И так далее. Алексей лихорадочно соображал, оглядываясь по сторонам. Они были рядом с домиком Мойсеновичей.
– Варфоломей!
В ответ на зов Алексея из-за сарайчика вылетела стрела с красным оперением. И воткнулась в забор. Следом появился стрелок.
Варька слегка испугался:
– Вы чего здесь крутитесь? Попали бы под стрелу! Я тренируюсь…
– Видишь? – показал ему Алексей на уходившего Шпилевского.
Вечер был светлый, видно было хорошо.
– Вот тебе тот тип с ямочкой на подбородке. Догоняй и следи за каждым шагом. Нам нельзя, он нас знает. А я галопом в синий домик.
– А мне что делать? – спросил Михась, застегивая форменный ремень.
– Тебе? Страхуй издали Варфоломея, мало ли что… Только чтобы не узнал тебя.
К дежурному отдела Алексей ворвался смерчем:
– Где Василий Кондратьевич? Или Юра?!
