Алые паруса бабушки Ассоль - [43]

– Нет.

– Извини, это я виноват, отвлекся и не заметил, как он за тобой пошел. Сейчас все уедут, мы поговорим подробнее.

– Они не уедут, – сказал я. – Они будут осматривать участок немца.

– Почему? – спросил адвокат.

– Потому что этот старик умный. Он много знает. Знает, как сделать, чтобы от человеческого тела остался только скелет.

– Мы уже ничего не можем изменить. Знаешь, что говорят мудрые люди Востока на эту тему?

Вместо ответа я спросил:

– Кортика в больнице допрашивали?

– Да. Под присмотром моего коллеги.

– Что он сказал, когда узнал о камере над крыльцом Черной дачи?

– То же, что и ты. Посадил тебя, обошел дом, окна закрыты шторами. Забрал тебя и ушел.

Я выдохнул напряжение и постарался расслабить сжавшийся в кулак желудок.

Матушка спала в столовой на диване.

Мы с адвокатом сели у окна и наблюдали, как группа мужчин пошла к Черной даче. Металлоискатель остался у «шашлычника», было заметно, что служивые совершенно не горят желанием перекапывать газон у немца – в открытое окно слышался раздраженный мат. Я покосился на мою мудрую крепко спящую матушку. Адвокат тоже на нее взглянул, встал и накрыл ей ноги сползшим пледом.

Большая часть людей пошла к фургонам, человека три вошли в дом, а дознаватель с двумя помощниками стали шаг за шагом осматривать газон и землю у кустов и деревьев, один из них залез под крыльцо.

– Атила, – предложил адвокат, рассматривая злого, с красным лицом немца у его калитки, – давай недельки через три, когда все уляжется, достанем с тобой эти два бриллианта и отошлем ему с курьером. Я устрою так, что он не сможет доказать, что это сделали мы. Я хочу, чтобы все закончилось.

Обыскивающие уезжали. За фургонами минуты через две потащился «Мерседес».

– Вы считаете меня придурком? – спросил я.

– Нет, – опешил адвокат. – Никогда! Я решил, ты тоже хочешь, чтобы все закончилось.

– Значит, вы не думаете, что я малолетний умственно недоразвитый придурок? Тогда отнеситесь к моим словам серьезно – если сделать, как вы сказали, нас всех убьют.

На следующий день, как только матушка, стеная, закончила уборку в доме и мытье посуды, подъехал дядя Моня со своими женами – прежней, под номером два, и новой, пятой, с которой недавно зарегистрировал брак. На радость матушке из старого «Плимута» выбралась ее сводная сестра Люцита, которую дядя Моня в этот раз тоже решил осчастливить каким-нибудь подарком после своей смерти.

– Как же это некстати! – огорчилась матушка, но отказать в поездке к нотариусу не посмела – дядя Моня мог истолковать всякую проволочку неправильно и, чего доброго, заподозрить у своей племянницы нечто вроде совершенно ей несвойственной меркантильности.

Сначала матушка помогла мне одеться, а потом занялась своим гардеробом. Женщины вышли из автомобиля и с ужасом на лицах рассматривали последствия поисков чучела во дворе. Дядя Моня внимательно выслушал мой рассказ об обыске. О том, как можно полностью очистить кости. О высылке из Гамбурга представителя российского консульства. О бумажке ценой в десять тысяч евро.

– Подумать только! – Он восторженно повертел головой и вдруг крикнул: – Марушечка! Иди сюда, девочка, я тебе расскажу нечто очень интересное. Ты любишь искать клады? Я так и думал. Тогда слушай. Один немецкий ювелир в тысяча девятьсот сорок пятом году…

Спустя полчаса, когда вторая жена дяди Мони выпила достаточное количество чашек кофе, сводная сестра матушки хорошенько перекусила, а сама матушка выбрала наконец подходящее платье и брошь к нему, пятая жена дяди Мони наотрез отказалась проводить медовый месяц на побережье Балтийского моря. У нее были свои планы относительно совсем другого моря и другого побережья.

Далее последовал унизительный для меня этап погрузки в автомобиль. Матушка, как всегда, наотрез отказалась от всяческой помощи по переносу меня из коляски. В который раз она объяснила, что позволила бы это только дядя Моне, но у него радикулит. В который раз перед новой женой дядя Моня стал оспаривать это объяснение матушки, потом они обнялись и начали вспоминать смешные случаи из их жизни.

Уже в машине, дождавшись наконец случайно установившейся тишины, я сказал дяде Моне:

– Немец с Черной дачи не мог в сорок пятом плыть на «Германике».

– Конечно нет, – согласился дядя Моня. – Это был другой Кох – их отец. В сорок четвертом у него родились близнецы, а сам он погиб в сорок пятом при затоплении «Германика». Он на нем из Кёнигсберга плыл, – объяснил дядя Моня, на пару секунд повернувшись ко мне назад. – Уж не знаю, – продолжил он, когда матушка возмущенно потребовала смотреть на дорогу, – что там может стоить десять тысяч евро, но список пассажиров «Германика» сейчас можно найти в Интернете. В юбилейный год считается хорошим тоном копаться в нацистском прошлом.

Если бы я не сидел, истекая потом унижения, на коленях у его второй жены, я бы лучше соображал или постарался получить максимум информации от дяди Мони.

Дальше – неинтересно. Выехавший на повороте грузовик, авария… Но об этом я уже рассказывал. Оказавшись впятером на излечении в больнице – сводная сестра матушки, как вы помните, была «больше не с нами», мы почти все время проводили вместе. Дядя Моня стенал сквозь трубки в носу, что не успел оформить завещание на пятую жену. Пятая жена отмахивалась – быть бы вместе! Вторая жена умильно хлопала пухлыми ладошками при виде такой идиллии. Матушка предложила после выписки всем пожить в Надоме. Я не хотел жить с двумя женами дяди Мони и просил отдать меня в психиатрическую клинику, где будет гораздо спокойнее. Очень-очень просил.