Алые маки на серых скалах - [50]

— «Назвался груздем — полезай в кузов»… Так, что ли, товарищ Камо? — спросил Разин.

Товарищи засмеялись. Однако Камо оставался озабоченным.

— Вот именно! Вы — бойцы невидимой, очень опасной для врага армии. Но не забывайте, что и враг имеет такую же армию, которая ходит под нашей пролетарской личиной. Сами в этом убедились! Распознать и обезвредить противника — вот наша задача.

Асю удивили парни… Переодетые в новые, с иголочки, штатские костюмы из дорогого материала и накрахмаленные воротнички и манжеты, в модные шляпы и блестящие ботинки — они стали похожими на холеных буржуйских отпрысков. Так преобразила их одежда…

Но и парни вдруг заметили, что девушки, оказывается, красавицы! Сапоги и гимнастерки как-то ставили девчат в один ряд с мужчинами. Теперь же бросились в глаза и маленькие изящные ножки, и цвет волос, и цвет глаз.

— Ого, Ван Ваныч в женском наряде стал совсем неотразим, — искренне любуясь ею, всплеснул руками Роман.

— К черту! — вспылила Новикова. — Не для того я пулемет изучала, чтобы в мамзелях ходить!

— Боишься потерять с таким трудом завоеванное равноправие среди нас, мужчин? — съязвил задетый ее вспышкой Роман.

Камо, сам будучи человеком высокой нравственности и моральной чистоты, сразу оценив обстановку, произнес самые нужные в тот момент слова:

— Нам сейчас, товарищи, не до лирики. Никаких ухаживаний! Крепкая, целомудренная братская дружба должна укреплять наш союз. Вы все — коммунисты и должны помнить свой долг перед партией и народом.

— Какой же это волевой, собранный, хорошо знающий свое место в жизни, свое назначение в ней человек! — с восхищением воскликнула Ася, когда Камо вышел из комнаты.

— Человек как человек, — подмигивая товарищам, подтрунил Роман Разин.

— Нет! Нет! Это необыкновенный характер! — распалялась девушка.

— Ася права. Характер у Камо такой, что он всем — земляк. Понятие «родина» для него не земля, а люди на земле, их судьбы! — поддержал Асю Ян.

— Ну, насчет того, что Камо всем земляк, это ты врешь, братец. Пролетариям — да, а врагам народа — сам враг, — вступил в разговор Филипп.

Со дня организации Особого отряда прошло совсем немного времени, однако Ася так привыкла к своим товарищам, будто знала их сызмальства. Очень разные по характерам и привычкам бойцы серьезно и вдохновенно готовились к своей будущей работе. Все эти молодые коммунисты казались Асе особыми, неповторимыми людьми. Все их взгляды на жизнь, их поступки были подчинены главной идее: беззаветному служению революции. Личной семейной жизни, а также каких-либо развлечений для отряда в этот период не существовало. Только вечерами, после утомительных занятий, все любили вместе усесться за «круглый стол», как говорил Роман, и повести задушевный разговор. Больше всего о том, что каждый оставил позади: теперь это у всех вызывало щемящую тоску. Пора детства и юности, как бы тяжело она ни складывалась, сейчас, с расстояния, казалась прекрасной!

— Рос я в обидах и горе, и быть бы мне богобоязненным фанатиком, если бы не случай, — как-то рассказал о себе Филипп Новиков. — Сколько разговоров велось о боге в доме моего толстосума-хозяина, вы и представить не можете! С каким остервенением клали богу земные поклоны, с каким страхом говорили о черте и дьяволе, об аде, пугая нас, горемык-батраков, чтобы поменьше ели и были чисты на руку… Верите, бывало, шагу не сделаю, чтобы не вспомнить о всевышнем! Будто тот ходил за мной по пятам и высматривал, высматривал, что я положил в рот, что в карман. А уж как часто я жаловался богу на обиды и просил заступиться за сироту! Так бы мне и пропадать в этом убожестве, если бы не Даниель Дефо.

— Кто, кто? — изумленно просил Ян. — Имя вроде иностранное?

— Еще бы… — засмеялся Разин. — Это же автор «Робинзона Крузо»!

— Тише, черти! Филипп остановился прямо на полуслове, — рассердилась Аня. — Разве можно так обрывать?

— Ну, Филя, заступница у тебя — всех отцов и матерей за пояс заткнет! Нечего теперь «в жилетку плакаться», что сирота… Да и сам во каким вымахал! — не унимался Аксенов-Разин.

Все засмеялись, а обветренное лицо бывшего моряка Балтийского флота зарделось. К этому здоровяку действительно не подходило жалостливое слово «сирота».

Однако Новиков по природе своей был очень уязвим и теперь, огорченный, без улыбки ждал, когда смолкнет веселый гогот.

Наконец, когда все утихомирились, Филипп продолжил рассказ:

— Я читать по-настоящему научился только по этой книге… А то на «азах» и «буках» все сидел! Я эту книжку «увел» у одной девочки: можно сказать, совсем ребенка, она, видите ли, пришла с матерью к хозяину моему нанимать подводу в отъезд и все прижимала к себе «Робинзона Крузо».

— Ну а как же ты сумел отобрать у нее эту книжку? — спросил Ян.

— Да я не отбирал. Больно жалостливая оказалась у нее душа. Хозяин мой имел привычку чуть что, подзатыльниками меня награждать. И тут он при ней, к чему-то придравшись, раза два прошелся по моей бедной головушке. А она, девчушка-то, чуть не в рев: с кулачками на него кинулась, а мне всунула в руку книжку свою драгоценную… Дескать, на, только не реви!

Как одолел я через силу этого Робинзона, так захотелось мне на волю. Хоть на необитаемый остров, только туда, где ни бога, ни черта! Свет велик, но на всем свете не было у меня ни одной родной души, к кому я мог бы приткнуться. А тянуло, тянуло к иным берегам! И поехал я, как Робинзон, к морю на «авось да вывезет». Многое сейчас вспоминается, многое забыто.