Алые маки на серых скалах - [100]

Да, крупная была добыча, правда… Но что значили две подводы против тех, что уцелели, и тех, что прошли позже по тому же пути на помощь повстанцам-горцам? И что значили две жизни там, где легли в борьбе за свободу тысячи!

— Оставим этих «героев» на съедение стервятникам! — садясь на коня, сказал главарь банды и поскакал. За ним галопом пустились и остальные, увозя с собой трофеи.

Но они напрасно думали, что трупы бойцов остались непогребенными… Тот из двух проводников, кому Амалия передала документы и деньги, раненный в ногу, оказался немым свидетелем разыгравшейся трагедии. После ухода казаков он дополз до своих и рассказал о случившемся раньше, чем туда подъехал с подводами Казаринов.

Повстанцы ночью перенесли останки Амалии и Сандро в партизанский стан. Горю и возмущению людей не было границ! У гробов бойцов они клялись отомстить за смерть товарищей.

— Может, зря он нас отослал? — горестно вздыхая, спрашивал всех Андрей Казаринов, который чувствовал себя виноватым перед погибшими товарищами. — Может, мы все вместе одолели бы врагов?

— Против сотни-то? Нет, балам, всех бы вас изрубили, и все оружие и боеприпасы достались бы белым! — возражали ему.

— Да, Сандро правильно поступил, — сказал сам Гикало. — Ценой жизни он вооружил сотни бойцов! Честь и хвала его памяти и памяти его верной подруги!

Амалию Тонян и Сандро Махарадзе похоронили с почестями. А могильный холмик, по предложению раненого проводника, украсили целой охапкой красных маков.

— Уж так она радовалась этим цветочкам! Верите, в жизни не приходилось видеть такой женской красоты и такой отчаянной женской храбрости! — печально говорил он.

Казаринов, вернувшись в Тифлис и рассказывая о героической гибели Сандро и Амалии, плакал, как ребенок.

— Да, наши товарищи проторили нам путь, и следующую партию оружия тоже повезу я, — решительно заявил Андрей.

По тому рассказу, как погибла Амалия, Ася узнавала подругу. Она была уверена, что бандиты пощадили бы Ами, если бы та вела себя иначе: плакала бы, просила пощады, ползала бы перед врагами на коленях. Но Амалия, верная своей клятве, клятве жизнью, как она однажды сказала Асе, и жила и умерла стоя, с оружием в руках в борьбе за революцию. В борьбе за свою любовь к Сандро Махарадзе.

Серые скалы Дагестана, на которых растут удивительные алые маки, были свидетелями мужества и нежности двух камовцев. А горные ветры разнесли по всему свету, как чудную легенду, эту трагическую быль…

Гамид Султанов ходил сумрачный. Он искал виновников провала. И при отправке новых партий требовал у большевиков тифлисского подполья еще и еще усилить проверку уходящих в горы проводников.

— Того предателя я все равно выкопаю из-под земли. Далеко не смог уйти! — сжимая кулаки, говорил он Асе о втором проводнике, которого ни в живых, ни в мертвых не нашли.

— Может быть, его труп упал в пропасть? Ведь дорога на перевале очень крутая, — высказывала свои предположения Ася. — Может, и предательства-то не было, а банда случайно обнаружила их?

— Э-э-э! Успокоить хочешь, да? Думаешь, Гамид ребенок, да? Я уже всех поставил на ноги, чтобы вывести негодяя на чистую воду. На месте, где погибли наши товарищи, уже обыскали каждую травинку, каждый камень. Никакой там пропасти не было!

Ася глубоко вздохнула. Так и остались навечно в памяти чудная лучезарная подруга и голубоглазый Сандро. Прощаясь тогда с ними, не знала она, что всю жизнь в ее сердце болью будет отдаваться невосполнимая, дорогая потеря…

В эти горькие для Особого отряда дни Кавказский краевой комитет партии все-таки организовал отправку группы большевиков, в том числе и камовцев — Гайка Айрапетяна и Цолака Аматуни — в Батуми. А оттуда, морем, в Екатеринодар, в самое логово врага. Ребята по очереди ходили прощаться на квартиру, где совсем недавно жила Амалия.

Ася после ее гибели страшилась всяких расставаний. И когда она увидела Аматуни, вдруг на нее нахлынуло нечто такое, что не поддавалось ни разуму, ни воле.

— Цолак-джан, береги себя! — взмолилась Ася и беспомощно оглянулась, как бы ища со стороны поддержку, но рядом никого, кроме него, не было. Цолак ничего не ответил. Он снова, как тогда в Баку, прижал ее ладони к своей груди. Все! Уже уходя, перед спуском по лестнице, он обернулся в ее сторону и, дружески помахав рукой, уверенно, твердо сказал:

— Скоро, совсем скоро мы снова будем вместе. Жди меня, Асек!

Уходил от нее дорогой человек, друг ее юности, одетый в студенческий мундир с голубыми бархатными петлицами, уходил, быть может, навсегда…

«Пути-дороги, тернистые, неведомые, приведут ли еще раз к встрече, или, или…» — грустно подумала она.

7

Как бы Ася искусно ни играла роль невесты или любовницы Гамида Султанова, все же она уже бросилась в глаза полиции, и ей необходимо было срочно выехать из Тбилиси. К тому времени оружие в горы уже переправили, и Гамид был занят тем, чтобы побыстрее вызволить Камо и девушек из тюрьмы.

— Ты была для меня хорошим щитом, Ася-джан. Благодарю от лица «службы»! — провожая Асю, шутливо сказал Султанов… — Желаю тебе счастья, сестренка!

Ася шла с ним по перрону тифлисского вокзала, элегантно одетая, в надежде, что кондуктор «международного» вагона, куда она должна была сесть без пропуска, запомнит ее представительного кавалера и будет более снисходителен при проверке билета.