Алые губы со вкусом иллюзий - [2]

Я знал все номера, что показывали в цирке этим вечером. Мне казалось, что я могу выйти на арену и самостоятельно повторить каждый трюк, настолько хорошо мне все запомнилось. Но тебя я не знал совершенно. Каждый раз ты менялась, ты всегда была разной. Да, ты начинала представление с простых фокусов, таких, как кролик из шляпы, но каждый вечер ты выполняла этот трюк словно бы заново, не заученными движениями, а с блеском в глазах, как будто ты и сама не могла поверить в волшебство, которое делали твои руки. Мне кажется, что именно такими должны быть настоящие фокусники — они должны не только удивлять зрителей, но и удивлять самих себя. Если самому поверить в волшебство, то и окружающие в него поверят — это непреложная истина.

Вытащив из рукава не меньше сотни маленьких разноцветных платочков, похожих на бабочек или юрких птичек колибри, ты улыбаешься. Вообще ты улыбаешься на протяжении всего представления, но в некоторые моменты твоя улыбка становится такой же волшебной, как и белый кролик из шляпы. Ты улыбаешься всем зрителям, но иногда мне кажется, что ты улыбаешься именно мне, и я уверен, что каждому зрителю в этот момент кажется то же самое. Ты словно знаменитая Джоконда даришь улыбку всем, но при этом каждому в отдельности. Мне всегда казалось, что ты не воспринимаешь зрителей, как толпу, а видишь каждого из людей и любишь каждого из них, как старого знакомого.

После простых фокусов ты переходишь уже к более сложным или, как сказал бы я, более непонятным зрителю и, тем самым, более впечатляющим. Над ареной летали карты, превращающиеся в белых голубей, ты сама взмывала в воздух подхваченная двумя голубями, что ворковали свои волшебные песни тебе на ухо. Возможно, они рассказывали тебе какие-то секреты мироздания или учили новому волшебству? Кто знает. Некоторые тайны навек остаются тайнами.

Каждый вечер пятницы ты обязательно вызывала на сцену зрителей. Это было твоим ритуалом, который ты еще ни разу не нарушила. Сначала ты приглашала присоединиться к тебе на красном бархате арены пятерых детишек. Их лица светились беззубыми улыбками, а ручки дрожали от предвкушения прикосновения к таинствам волшебства. Ты создавала для них плюшевых мишек прямо из воздуха, и я был уверен, что после окончания представления они не растают у них в руках, не испарятся в воздухе кислым, мокрым туманом, а еще надолго останутся их верными друзьями. Твое волшебство было настоящим, ты дарила людям намного больше того, за что они заплатили, покупая билет. Ты дарила им счастье, волшебство, друзей и воспоминания. Пожалуй, самым важным было последнее.

Следом за детьми ты вызывала на сцену пять женщин самого разного возраста. Ты звала их по очереди, а не всех вместе, как до того поступала с детьми. Это было правильно, ведь взрослые люди любят некоторую самостоятельность, обособленность. Каждой женщине ты шептала что-то на ушко и повязывала на руку маленький шелковый платочек нежно-розового, словно лепестки цвета вишни, окраса. Ты не рассказывала залу о том, что за слова шептала этим женщинам, но я был уверен, что это нечто волшебное. Потому что на их лицах расцветали широкие улыбки.

Последними на арену выходили мужчины, которых, в отличие от женщин и детей было шестеро. Опять же ты вызывала их на сцену по очереди и каждому давала выпить бокал вина. По крайней мере, мне казалось, что это было вино, но оно наверняка было волшебным, потому что жидкость в прозрачном бокале искрилась, словно в нее насыпали бриллиантовую крошку или влили солнечного света. Опять же, ты не раскрывала своих секретов, и никто из сидящих в зале, даже не догадывался какое же волшебство ты творила. Но мужчины уходили с точно такой же сияющей улыбкой, как и женщины. Правда, улыбкам зрителей было далеко до твоей улыбки. Мне вообще казалось, что в мире нет улыбки, что смогла бы затмить твою, настолько ярко она сияла.

Последним зрителем, которого ты вызывала на сцену, всегда был я. Каждую пятницу, без исключений, ты вызывала меня на сцену под громкие хлопки счастливых зрителей. Я замечал, что на меня внимательно смотрят, пока я спускаюсь по лестнице между рядами, и я думал, что некоторые зрители тут тоже не впервые и им не нравится, что я каждый раз выхожу на сцену. Я подумал, что мне тоже было бы обидно, если меня бы ни разу не вызвали на сцену, а какого-то юношу в дешевом костюме приглашали на красный бархат каждый раз. Вообще, когда ты вызвала меня на сцену впервые, я решил, что это невероятная удача, когда это случилось во второй раз, то я подумал, что, возможно, ты меня забыла и случайно вызвала вновь на сцену, но и в третий вечер пятницы я спускался на дрожащих ногах к тебе, и в четвертый. Что уж таиться — я решил, что ты влюбилась в меня. Такие мысли с моей стороны были слишком смелыми, но каждому хоть иногда нужно представить, что несбыточная мечта вдруг обратилась реальностью, ведь я влюбился в тебя в самый первый вечер, когда твоя улыбка затмила свет софитов, а для меня и свет солнца.

Ты едва заметным движением пальца подзываешь меня к себе, будто говоря, что мне нечего бояться, но я и так не боюсь. Я больше всего на свете жажду того момента, когда окажусь рядом с тобой, когда вдохну аромат твоих волос, в котором можно различить нотки грейпфрута и ванили, когда увижу вблизи блеск твоих ярко-алых губ. Я просто хочу стоять рядом с тобой всю свою жизнь, многие годы, а быть может, даже века, но никак не пару минут, которые сопровождаются бурными овациями.